место, в тайник, и повернулся ко мне. – Надежды рушатся каждый день, вы можете даже не замечать этого, строя новые планы, и, если всякий раз накладывать на себя руки, и девяти кошачьих жизней не хватит. Ты не находишь, что смерть – слишком простой выход из положения?

– А ты слишком циничен, – хмуро пробурчал я, хотя желания спорить не испытывал. Скорее, по привычке. Уж слишком холодными были его глаза.

Джулиус немного помолчал, потом, все так же молча, спустился по лестнице на второй этаж. Я привычно пошел за ним, гадая, что предстоит сделать. Джулиус ждал меня возле спальни мертвой девушки.

– Душа самоубийцы не может покинуть этих стен, – объяснил он. – Однако отпустить ее довольно просто, даже ты бы справился.

– Спасибо за комплимент, если это был он.

Джулиус вошел в спальню – не знаю, чем ему приглянулась именно эта, но, видимо, в этом есть какой-то смысл, просто я, как обычно, многого не вижу. Бывший компаньон поманил меня на середину комнаты и, когда я встал рядом, громко выкрикнул:

– Джоанна Торнбридж, я, Джулиус Максвелл Элридж, освобождаю тебя! Пусть силы, что выше меня, решают твою судьбу!

Легкий ветерок коснулся моего лица, всколыхнул занавески и растворился в душном воздухе. Ничего особенного не произошло, но я почувствовал невероятное облегчение вкупе с некоторым недоумением. Все же процесс изгнания призрака оказался не очень-то впечатляющим, о чем я не преминул сообщить Джулиусу.

– А чего ожидал ты? – Он усмехнулся. – Грома и молний? Кровавых пентаграмм? Знаешь, Филипп, иногда достаточно просто веры. И немного сострадания.

Мы попрощались не то чтобы сухо, но недостаточно тепло для двух людей, только что вместе переживших такое. Я вернулся в квартиру и сразу лег в постель; жаль только, заснуть так и не удалось.

* * *

В третий раз я встретился с Джулиусом при обстоятельствах весьма неприятных. Сержант Оливер позвонил и попросил немедленно, оставив все дела, сколь важными бы они ни были, явиться в агентство. Я не собирался идти на поводу у капризов этого во всех смыслах странного человека, однако голос Томаса был встревоженным, а оснований не доверять бравому шотландцу не оказалось. Я быстро оделся и поспешил на зов. Погода стояла на редкость солнечная и теплая, а меня не оставляло чувство, что над головой сгущаются грозовые тучи. Интуиция вновь не обманула. Едва войдя в здание, я увидел мисс Дорис Ламберт, девушку, что мы с Олдриджем спасли от участи стать жертвой древнего и кровавого ритуала.

– Он постоянно вас зовет, – без предисловий заявила она, провожая меня наверх, где, как выяснилось, Джулиус снял квартиру, чтобы всегда быть поблизости от офиса.

– Что случилось?

– Если бы я знала! Томас как услышал, сразу же позвонил вам.

При имени сержанта девушка опустила глаза, и я догадался: этих двоих связывают романтические чувства. Что ж, мисс Ламберт сразу показалась мне очень умной и смелой молодой особой, достойно справившейся с угрозой, что нависла над ней в деле о пропавших машинистках. Она пропустила меня вперед, а сама осталась в коридоре.

Бывает, когда заходишь в комнату тяжелобольного, тут же ощущаешь особую атмосферу. И я ощутил. Джулиус лежал на кровати и даже, казалось, не дышал. Лицо его покрывал нездоровый румянец, почти багровый по сравнению с белыми как мел руками, лежащими поверх одеяла. Нагнувшись, я услышал, как неглубоко и хрипло он дышал. Будто что-то почувствовав, Джулиус распахнул глаза и как-то безумно уставился прямо перед собой. Наконец его взгляд наткнулся на меня.

– Филипп? Филипп, это ты? Не вижу… Филипп?

Он закашлялся, сухо и страшно, как кашляют старики. На губах выступила кровавая пена.

– Я здесь, успокойся. Я пришел.

Джулиус перестал кашлять и закрыл глаза, кажется потерял сознание. Я был в шоке. Увиденное оказалось настолько ужасным и неожиданным, что я не мог поверить. Как давно это происходит? Ведь мы расстались буквально три дня назад. Я нагнулся подоткнуть одеяло и, повинуясь наитию, обнажил его плечо. Сладковатый запах гниения – вот что я уловил. Огнестрельная рана, полученная во время охоты на Ланнан Ши, вопреки всем законам человеческой природы не затянулась за минувший год, а, наоборот, воспалилась еще больше и выглядела так, будто была получена вчера. Я не мог найти этому объяснения и просто отвел глаза. Стало страшно.

– Филипп? Это ты? Где ты?

Я присел на край кровати и взял его за руку:

– Здесь.

– Она не уходит, Филипп. Она постоянно здесь и кричит. Мы ошиблись… – Он мучительно закашлялся, обрызгав меня кровью. – Я ошибся. Она кричит. Кричит!

Я начинал понимать.

– Что мне делать?

Джулиус прикрыл покрасневшие глаза и тихо ответил:

– Вернись туда. Исправь мою ошибку. Там, на столе…

Я взял рукописные листы и без слов направился к выходу. Хриплый голос нагнал меня на пороге:

– Вера, Филипп! Вера и сострадание.

Я изучил бумаги. В них Джулиус изложил новую теорию, спешно, едва понятным почерком, но я давно научился разбирать его каллиграфические завитки. Мы действительно ошиблись, причем катастрофически. Полагая, что девушка свела счеты с жизнью, мы и мысли не допустили, что ей могли помочь и в доме заперта не одна страдающая душа, а две. Если несчастная Джоанна тяготилась призрачным существованием по причине насильственной смерти, ее убийца, вполне возможно, также не находит покоя, только по иной причине, мне неизвестной. Однако если у него при жизни была хоть крупица совести, ее укоры вполне способны задержать его на грешной земле. Боялся ли я? Думаю, нет. Джулиус говорил про сострадание, и я сострадаю. Не мертвой Джоанне и не ее убийце. Все это дела давно минувших дней. Но меня ждет друг, пострадавший от накопившейся боли беспокойных душ. Я обязан сделать все, на что способен, и даже чуточку больше.

Дом 116 по Саммерс-стрит встретил меня тишиной. Некогда было искать комнату, принадлежавшую жениху Джоанны, Барнарду Смиту, и я прямиком отправился на чердак, к месту трагедии. Казалось, воздух на моем пути уплотнялся, дабы помешать идти вперед, каждый шаг давался с видимым усилием, но вот преодолена последняя ступенька. Петля все так же одиноко болтается на балке.

– Барнард Смит! – выкрикнул я. – Если ты меня слышишь, раскайся!

В ответ мне в лицо полетела пыль. Пол под ногами натужно заскрипел, грозя обрушиться вместе со мной, и я понимал, что это вполне возможно, но упрямо стоял на месте:

– Барнард Смит! Я, Филипп Фелтон, отпускаю тебя! Отныне ты свободен!

Ничего не произошло. Облегчения не наступило, новый порыв невидимого ветра толкнул меня в грудь. Что я сделал не так?

«Вера, Филипп! Вера и сострадание…»

Я честно пытался. Но как может вызвать сострадание человек, убивший невесту накануне свадьбы и выдавший это за самоубийство