Шрифт:
Закладка:
– Совсем с ума посходили, кролики! – вернула нас к реальности женщина, затем наружная дверь раздевалки хлопнула.
Со мной случилось нечто странное, раз я не испытала перед ней ни капли стыда. Ведь пусть она ошиблась в предположении, но имела на него право. Фитнес-центр – не место для свиданий и уединения парочек в душевых кабинках. С минуты на минуту придет кто-нибудь еще – и подумает о том же самом. Но впервые в жизни для меня было важнее то, что происходит со мной прямо сейчас, чем то, что об этом подумают другие.
О чем Жуковский там допрашивать меня собирался? Судя по всему, и сам не помнил. Да я бы и не ответила честно – это была самая неудачная ситуация и самая неподходящая поза, чтобы выдавать правду о его отце. Его глаза стали казаться темно-карими – зелень не разглядеть, поскольку свет падал сзади, бросая на все лицо тень. В прошлый раз, когда он пытался прижать меня к стенке, я успела вздернуть указательный палец – он тогда поцеловал его кончик, развернулся и ушел. Меня прошило судорогой от мысли, что его губы уже прикасались к моей коже – и плевать, что сделано это было почти с холодным безразличием. Но сегодня все воспринималось иначе. Его майка под горлом была слегка влажной – как он и просил, Мишаня его не щадил. Раньше я безотчетно улавливала от него аромат дорогого парфюма, но сейчас голова кружилась от терпкого запаха тела. Спокоен ли он в этот момент? Лицо расслабленное, но рука, которой он уперся в дверь рядом с моим плечом, как будто окаменела. Я не пошевелюсь, чтобы проверить. Стоит мне только прикоснуться к нему – и конец нам обоим.
Болезненное напряжение Дима переносил легче меня, раз смог заговорить первым, пусть и сдавленным хрипом:
– Аня, я так боюсь допустить ошибку, но ты…
– Я тебе не Аня, – по инерции выдавила я, хотя, кажется, тоже не все сказала правильно.
Короткая усмешка, остановка сердца. Он медленно наклонился, но не к губам, а слегка коснулся носом моей щеки, вновь замер, обдавая теплым дыханием кожу. Мое напоминание об официальном обращении не было услышано, поскольку после паузы он прошептал:
– Давай, поцелуй уже. Сделай это сама, чтобы у меня совсем тормоза отказали. И тогда больше не сможешь ничем отговориться.
Похоже на приказ, но по интонации – мольба. А дышать с каждой секундой все труднее. Но если я поддамся сиюминутному порыву, то потом винить себя буду бесконечно. Силы воли хватило, чтобы качнуть головой. Он понял правильно и отстранился, снова посмотрел в глаза, но затем его взгляд перетек на мои губы.
– Ладно. – Не будь он так близко, я бы точно не расслышала. – Тогда твоя очередь в следующий раз.
Поцелуй этого доморощенного хозяина жизни был ненормальным: наглым, с первой же секунды безапелляционным и нескромным. Не то чтобы я ожидала чего-то другого – хоть капли смущения, например, – и все равно ноги немели от каждого касания языками. Безумие какое-то, ведь я не отталкивала – сил не было, чтобы оттолкнуть, а в ушах звенело так сильно, как будто вся нервная система сигналила о сбоях. А он продолжал атаковать с нарастающей дерзостью, ни грамма нежности и желания дать мне возможность подстроиться или отстраниться. Мои пальцы вцепились в его локоть, сжались, явно причиняя боль – и я даже хотела, чтобы парень ее почувствовал. Нет, в намерении не остановить, а заставить разделить со мной невыносимость.
Чувств оказалось слишком много – и все равно почему-то недостаточно. Я неловко развернулась, коснулась вскользь бедром его паха. Дима оторвался от моих губ со стоном:
– Да что ж ты творишь-то?
Возбужден, конечно. До судорог. До риска финишировать от любого тесного касания. Как будто я нет. Мы за считаные минуты разогрелись до состояния расплавленной лавы. Он перехватил одной рукой меня за затылок, но не вернулся к губам, а прижался лбом к моему, чтобы задать странный вопрос:
– Тебе сейчас тоже хочется присвистнуть?
От удивления, насколько мощным оказался эффект? Или от скорости, с которой оба разогнались? Разумеется, я присвистну – когда-нибудь позже и без свидетелей. А сейчас взывала к разуму и пыталась выдавить что-то внятное:
– Нет. Боюсь, что кто-то вызовет охрану – и нас отсюда с позором выкинут. Тут работает мой лучший друг, я годами буду вымаливать у него прощение…
– Тогда надо валить, – решил Дима за нас обоих.
Отстранился, взял за руку, чтобы вывести на свободу – не подумал, наверное, что от самого себя же и освобождал. К счастью, раздевалка пустовала, поэтому мы беспрепятственно вышли в коридор, где нас уже ни в чем нельзя будет обвинить. Прохладный воздух и резкая смена обстановки помогли остудить мысли. Ноги все еще дрожали, во всем теле мучительно рассасывался недавний вихрь. Я вырвала руку, а на входе в зал застопорилась. И призналась искренне, не боясь показаться слабой:
– Я не хочу… не могу сейчас заниматься. Мне нужно домой.
– Понял.
Дмитрий прошел вперед, ближе к орущему на нас Мишане:
– Где шляемся? Анютка, айда на бабочку, Димас – на платформу!
Жуковский почти оправдывался – или мне так только почудилось:
– Мы уходим. В следующий раз наверстаем, обещаю.
Ася перевела многозначительный взгляд с него на меня, но друг был настроен решительно – даже он никогда не приносил спорт в жертву иным интересам, потому считал себя вправе заорать:
– Охренели?! Закончите тренировку – потом занимайтесь чем хотите! Устроили тут бардак!
Парень завершил разговор, уже поворачиваясь к выходу:
– Ну, тебе же Анна Андреевна говорила, что меня не нужно было приглашать. Она снова была права.
Не помню, как переоделась, и допустила ошибку, не вызвав такси. Но сообразила об этом только в его машине. Возможно, это было даже к лучшему. Обсудить надо сразу, не откладывать в долгий ящик, чтобы мы по раздельности не сделали из произошедшего разные выводы. Да и дороги домой хватило для возвращения самоконтроля. Хотя все еще немного трясло – как током било, стоило вспомнить самое начало поцелуя, когда из меня буквально дух вылетел. И тем не менее я ведь ответила – глупо притворяться, что этого
