Шрифт:
Закладка:
— Ничего себе… — выдыхает Отапи.
— Я же говорила тебе, что пустыми не вернемся, — во весь рот улыбается Елти и обводит рукой вокруг. — Смотри сколько. Еще и завтра можно прийти.
— Да уж, за раз все и не собрать, — соглашается Отапи и тоже начинает срезать плотные скопления вешенок — самых поздних северных грибов, что иногда удается отыскать даже под слоем снега. Но в этом году, слава предкам, этого не нужно. По чести, так и сегодня Отапи вовсе не обязательно было тащиться в след за подругой. Благо, отцовские улья дали такой урожай меда, что хватило и самим, и на Белой ярмарке сторговать изрядное количество серебра. Теперь зима пройдет ладно. А ведь были годы, когда до последнего приходилось ходить в лес в поисках и грибов, и съедобного горького мха. А иначе никак, иначе не протянуть до весны.
Но причина идти с подругой есть. И серьезная.
Несмотря на то, что на полянке Елти оказалась раньше, свои корзинки девушки наполняют почти одновременно.
Едва подняв свою, Отапи тащит ее к невысокому пригорку, где уже стоит подруга.
— Что с тобой? — Отапи заглядывает Елти в лицо — и видит, что подруга очень бледна. Настолько, что даже губы не отличаются по цвету от щек. А ведь Елти никогда прежде не теряла своего румянца. Даже в болезни, когда раз застудилась и долго лежала в теплой потели, все равно будто горела изнутри. И вот поди ж, лицом точно ледышка совсем.
Отапи поспешно о пускает корзинку на землю и подхватывает подругу под подмышки. И как раз вовремя, чтобы помочь той медленно опуститься в траву.
— Сейчас все пройдет, — улыбается Елти и несколько раз глубоко вздыхает. — Простыла на днях. А вчера еще и что-то съела. Ужас. Почесть всю ночь не спала, мучалась с животом. Утром стало лучше, а днем и вовсе отпустило. Думала, минула лихоимка, ан вон она как подкралась, зараза.
— Сейчас, потерпи… — Отапи забрасывает руку за спину, шарит там и неловко перекидывает на грудь небольшой полупустой бурдюк. — Это матушка в дорогу сготовила. Наваристый бульон. Давай. Увидишь, как станет легче.
Оно бы, конечно, хорошо, ка бы бульон был горячий. Но тут уж ничего не поделать.
Елти подрагивающими руками запрокидывает бурдюк и делает несколько небольших глотков.
— У-у-у, — тянет, зажмурив глаза, — вот бы и мне тоже научиться готовить, как твоя матушка.
— А ты приходи к нам, я же ни раз говорила.
Мать самой Елти сгинула в окрестных лесах еще семь лет назад. Ее отец, выдержав положенный срок скорби, привел в дом новую женщину, но сладить с Елти они так и не смогли. Так и живут, как кошка с собакой, едва ли друг другу глаза вы выцарапают. Оттого и старается Елти поскорее свою семью завести. И избранник вроде как имеется. И вот о нем интерес Отапи покоя и не дает.
Еще бы, лучшая подруга, с которой пробегали все детство, вдруг стала невестой.
Ведь стала?
О том и расспросить хотелось, потому и потащилась в лес за грибами, подальше от чужих ушей.
— Спасибо, — Елти протягивает Отапи бурдюк и тыльной стороной ладони вытирает чуть порозовевшие губы. — Кажется, и правда лучше. Ну все, теперь точно приду к вам. Веником будите выгонять — не выгоните.
— У нас большой веник, ивовый, справимся, — подначивает подругу Отапи. — Ну, а ты… все же сладили с Глидом?
Елти хитро закусывает губу и какое-то время держит таинственную паузу.
Отапи же присаживается рядом и начинает ерзать от нетерпения.
— Думаю, да, — все же начинает говорить Елти. И ее будто прорывает. — Знаешь, я столько думала — верно ли поступаю, что тороплюсь. Отец про свадьбу еще и не говорил всерьез. Так, спрашивал, мил ли мне кто. Да я все отмалчивалась, уходила от ответа. Мол, молодцов кругом много, не останусь в девках. Ан Глид и верно совсем меня головы лишил, порося бессовестный.
Елти замолкает и пристально смотрит на подругу.
Молчит и Отапи.
А потом до нее начинает медленно доходить несказанное.
— Подожди, — произносит совсем шепотом, — вы что же? Это… уже и вместе были?
Елти коротко кивает, будто опасается озвучить догадку подруги.
— Даже не знаю, как и произошло. В первый день ярмарки. Мы вечером на сеновале укрылись. Ну, знаешь, у внешних стен. А Глид хмельного меда принес. Такого сладкого и пряного, что не удержаться. — Елти снова закусывает губу. — Он так целуется — прямо сердце заходится. Дышать не можешь. А по всему телу мурашки.
— И не страшно? — все так же шепотом спрашивает Отапи.
— Когда думаешь, вроде как и страшно. А когда его руки под одеждой ласкают… так мокрая становишься, что лягушка. Никаких мыслей в голове. Только горячо промеж ног, точно пожар там.
— Елти, а твоя хворь не от того ли сеновала?
— Да помилуй тебя боги, быть того не может, — отмахивается девушка.
— Отчего ты так уверена? Слабость желудка — самый первый признак тяжести.
— А оттого, — глаза Елти становятся большими, — что мы не дети малые. И Глид в меня не опорожнился.
— Прости, переживаю я за тебя, — говорит Отапи, чувствуя, как собственные щеки заливает румянец. Сама она только раз и целовалась, да и то получилось невесть что — мокро и непонятно. — Подожди, а до дома как добиралась? Он проводил тебя?
— Знамо, как — в обход домов и торговых рядов, подальше от людей. Тоже мне дорога. К чему мне провожатый?
— А как же твари чернокнижника? — искренне удивляется Отапи.
— Какие еще твари?
— Ну как же? Только не говори, что не слышала. Все знают, что проклятый чернокнижник как вернулся, так сразу на нас своих тварей натравил. С красными глазами. В Лесной Гавани их видели. И даже кого-то из гостей уволокли. Кишки, говаривали, по всей улице размотали в две стороны — туда и обратно.
— Ну и кого уволокли? — морщится Елти.
— Не знаю, но люди врать не будут.
— Люди чего только не наговорят, чтобы их слушали. Да еще и с пьяного языка.
— Все знают, что чернокнижник вернулся. И что тварей у него страшных кровожадных есть — тоже все знают.
— А еще все знаю, что он огнем плюется и младенцев ест каждое утро, — вздыхает Елти, как будто вынуждена объяснять подруге совершенно понятные и естественные вещи. — Ладно, пора возвращаться, а то скоро темнеть начнет. Вдруг, и тут
