Шрифт:
Закладка:
— Туфли оставь…
Сара кивает. Тянется к лямкам на бюстике.
— Нет-нет, только не зажмуривайся.
— Командир… — облизывает губы.
Я наступаю, она пятится. В сумерках наталкивается на стул.
— Осторожно, — подхватываю ее под спину. Медленно шагаем к матрасу и опускаемся на него. Тот немного подсдулся с нашей последней встречи. Но какое это имеет значение? Я не остановлюсь, даже если под нами провалится пол. В ушах в задаваемом пульсом ритме шумит кровь, и звучат ее надсадные вздохи.
— Тише, девочка, тише… — губами прихватываю напряжённый сосок, пальцами отодвигаю трусики, чтобы убедиться. — Ты готова. Слышишь?
Всхлипывает и, соглашаясь, отчаянно трясет головой. Я не хочу растягивать ее страх, если он присутствует. Я, напротив, спешу показать ей, что в этом нет ничего страшного. Поэтому, удерживая ее взгляд, медленно накрываю собой мою девочку. Раздувшейся головкой вжимаюсь во влажные складки, потираю…
— Серенький…
— Хорошо же?
— Я, кажется, умираю.
— Слабонервная моя, — смеюсь, тычась на ощупь ниже. Она рожала, совсем больно ей быть не может. — Сара, девочка, все нормально?
Если она попросит остановиться — я сдохну. От напряжения немеет в затылке. Жар ее тела, особенно там, сводит с ума. Всего один глубокий толчок, и я сгорю в нем заживо. Она молчит, я же, сцепив зубы, медленно выписываю восьмерки бедрами. Будто танцую ламбаду.
— Давай уж.
Даю. Пока не передумала. Сара пульсирует, будто сопротивляясь моему вторжению. По вискам катится пот. Я впиваюсь зубами в ее трапецию, чтобы позорно не заскулить. Мало-помалу она все-таки поддается. И когда это случается, я срываюсь в одно мгновение, задавая свой бешеный темп. И лишь спустя несколько особенно яростных толчков понимаю, что мы ни фига с ней не совпадаем. Недолго думая, выскальзываю из нее и стекаю вниз, поместив на плечи ее обессиленно раскинувшиеся ноги, и накрываю ртом примятую сердцевину. И вот тогда она тихонько стонет… Всасываю, лижу, заталкивая собственные желания поглубже, чтобы услышать ее. И так пробую, и эдак. Все не то как будто. Добавляю палец и…
— Сережа-а-а.
Два пальца и язык — то, что надо. Да. Да-да-да. Вот так. Пока ее бедра не начинают дрожать от напряжения. Пока она не кончает. С тихим всхлипом. И только потом я снова накрываю ее собой, ловя отголоски оргазма и улетая за ней буквально тут же. Удовольствие взрывается в голове, дезориентируя меня полностью. Я, кажется, все-таки что-то рычу, вбиваясь в нее короткими яростными толчками.
— Моя девочка, — вожу губами по ее лицу. Языком… Мне так сладко. И солено… — Сара, детка, что не так? Ты почему плачешь? Больно?
— Н-нет. Ты что?
— А плачешь чего?
— Мне хорошо очень. — Она обвивает меня за шею, я съезжаю на бок, чтобы тоже ничто не мешало ее обнять.
— До слез хорошо? — недоверчиво вглядываюсь в ее лицо.
— Ага. П-прости… Я же не знала, что секс — это так…
И снова меня будто под дых коленкой. Не знала она… А из-за кого? Да и что тут знать? Я не показал Саре и сотой доли того, что мог бы — так торопился. У нас с ней столько всего впереди… Смотрю на ее лицо в слезах, и убивать хочется. Страшно представить, что было бы, не встреться мне эта женщина. Очень страшно. От того, что я мог о ней не узнать. От того, что мы оба могли не ощутить, как это. Окажись Сара чуть менее смелой. Не сумей она мне довериться, несмотря ни на что…
— Не секс.
— А?
— Говорю, что не всякий секс дает такие эмоции. — Веду по ее щекам пальцами нежно-нежно, стирая слезы.
— Дело в чувствах, да? — закусывает немного припухшую губку.
— А ты как думаешь?
— Я не знаю. Ты мне скажи. У кого из нас, в конце концов, больше опыта? — пыжится Сара.
— Мне мой опыт с тобой совершенно не пригодился. Ты же не думаешь, что я со всеми так, правда?
— Не знаю. Сложно поверить, что я для тебя какая-то особенная.
— Почему?
— Потому что я — совершенно обычная.
— Нет. Ты — уникальная, Сара. Просто этого не осознаешь. И да, ты совершенно точно для меня особенная. Я люблю тебя.
— Сереж!
Ну, вот! Она снова плачет! Нет. Не смогу я так это все оставить. Иначе просто сойду с ума. Тот, кто так ее сломал — должен ответить. А пока мне хоть как-то нужно снять напряжение.
— Так что? Я тебя вылечил? Ты больше не боишься?
— Кажется, нет.
— Ну, тогда держись…
ГЛАВА 21
— Явилась!
На секунду замираю, как есть, наклонившись, чтобы снять туфлю. Страх расстроить маму настолько силен, что я, даже понимая, насколько необоснованны ее ко мне претензии, леденею.
— И тебе, мам, доброе утро.
Никому… Никому не позволю его испортить! Это, может, вообще лучшее утро за всю мою жизнь. У меня губы горят, горят щеки, и все внутри горит, потому что Бекетов… Господи, как бы это помягче сказать? Всю ночь с меня не слезал. За исключением разве что того раза, когда в пылу любовного угара сверху в какой-то момент оказалась я. Абсолютно дезориентированная. Жаждущая и бесстыжая.
Дрожащими руками отставляю туфли. Голова кружится. Кажется, у меня серьезно упал уровень глюкозы в крови. Все тело ломит. Я совершенно не привыкла к таким нагрузкам. Губы растягиваются в глупую мечтательную улыбку. Чаю бы сладкого. И что-то поесть. Иду в кухню, мать устремляется следом, не давая мне отдышаться:
— Вряд ли оно доброе. Я всю ночь не спала. Чем ты думала, когда позволила этому уголовнику остаться наедине с Давой? Тем более в такой ситуации, Сара!
Наливаю в чайник воды. Руки трясутся. Но это все-таки приятная слабость. Проигнорировав последнюю оговорку, дотошно уточняю:
— Ты сейчас о моем отце?
— Какой он тебе отец?!
— Прости, я не знаю этому другого определения.
— Сара, тебе не нужно общаться с этим человеком, поверь!
— Почему?
— А почему ты против того, чтобы Давид общался со своим непутевым папаней?
— Это другое. — Сощуриваюсь.
— Это то же самое! Ты хочешь оградить своего ребенка от общения с тем, кто этого самого общения недостоин, я тоже хочу! Кстати, какого черта я должна узнавать от посторонних, что этот козел объявился?
