Ваш отец, покойный король, находясь в крайней нужде, награждал своих слуг добрым словом, а ласковым обхождением заставлял делать то, чего по причине своей бедности не мог добиться от них иным образом.

Ваше Величество имеете иной характер, и Вам присуща унаследованная от Королевы-матери природная сдержанность, которая, как она сама Вам не раз при мне говорила, мешает Вам следовать в этом отношении по стопам покойного короля. Не могу не обратить Вашего внимания на то, что интересы дела требуют от Вас оказывать благодеяния тем, кто Вам служит, и, по крайней мере, было бы благоразумно, если бы Вы приложили особенное старание не говорить ничего, что могло бы их задеть.

О щедрости, которая должна быть свойственна государям, я напишу ниже и не стану больше говорить о ней здесь, а остановлюсь на неприятностях, поджидающих тех, кто слишком откровенно рассуждает о недостатках своих подданных.

Раны, нанесенные шпагой, легко заживают, а те, что происходят от языка, остаются надолго, в особенности от языка королевского, ибо власть государя делает такие раны почти неисцелимыми, разве что спасение придет от него же самого.

С чем большей высоты брошен камень, тем чувствительнее удар от его падения; иной человек, беззаботно относящийся к тому, что может быть ранен насквозь оружием, находящимся в руках противников своего государя, не в силах вынести и малейшей царапины, нанесенной его собственной рукой.

И как орел не ловит мух, лев презирает животных слабее себя, а человек, набросившийся на ребенка, подвергся бы всеобщему порицанию, так и великие короли, осмелюсь сказать, никогда не должны обижать словами простых людей, не могущих сравниться с ними в величии.

История полна примеров неприятных событий, случавшихся в прошлом из-за невоздержанности языка великих мира сего, причинявших своими высказываниями обиду людям, которых ни в грош не ставили.

Благодаря милости Господа Ваше Величество от природы не склонны причинять зло, а посему Вам было бы разумно следить за своими речами таким образом, чтобы они никогда не наносили вреда.

Убежден, что намеренно Вы не совершите этой ошибки, но поскольку бывает нелегко сдержать первые порывы своей вспыльчивости и внезапное волнение духа, которые могут иногда приключиться, ежели как следует себя от них не обезопасить, то я не был бы Вашим слугою, коль скоро не предупредил бы Вас о том, что Ваша репутация и интересы требуют тщательно этого остерегаться, ибо хотя подобная невоздержанность языка не затронет Вашей совести, однако может нанести немалый урон делам Вашим.

Поскольку хорошо отзываться о своих врагах есть героическая добродетель, то тем более государь не может дурно говорить о людях, готовых, служа ему, тысячу раз отдать за него жизнь, не совершив серьезного прегрешения против христианского закона и не пойдя наперекор принципам правильной политики.

Государь, руки которого чисты, душа невинна, а язык безобиден, одарен немалыми достоинствами, а тот, кто, подобно Вашему Величеству, в высокой степени наделен первыми двумя качествами, может с легкостью присовокупить к ним и третье.

Величие королей предполагает такую сдержанность в словах, чтобы из их уст не исходило ничего, что способно оскорбить простых людей, поэтому они не только должны проявлять осмотрительность, как бы не сказать что-нибудь обидное в адрес основных сообществ государства, но и, более того, обязаны говорить таким образом, чтобы те имели случай считать себя обласканными государем: ведь самые важные государственные дела так часто принуждают ради всеобщего блага задевать их чувства, что благоразумие требует доставлять им удовольствие в вещах иного рода.

Великим государям недостаточно никогда не открывать рта для произнесения дурных речей о ком бы то ни было, но еще разум велит им затворять свои уши для злословия и клеветы, а также прогонять и высылать тех, кто оные распространяет, как опасных вредителей, которые сеют заразу при дворах государей и часто отравляют слух, ум и душу всех вокруг себя.

Если недостойные люди, получающие свободный доступ к королевскому уху, опасны, то те, кто завладевает его сердцем, втеревшись к нему в доверие, опаснее во сто крат, ибо для сохранения подобного сокровища им поневоле приходится хитростью и коварством восполнять недостаток добродетели, коей они начисто лишены.

Не могу не сказать по сему поводу, что я всегда больше опасался влияния подобных людей на Ваше Величество, нежели могущества величайших королей на свете, и что Вам следует скорее остерегаться интриг лакея, который захочет Вас обмануть, нежели всех заговоров вельмож в королевстве, даже если все они преследуют одну и ту же цель.

Когда я занялся государственными делами, те, кто имел честь служить Вам до того, постоянно пребывали в уверенности, что любой донос на них может показаться Вашему Величеству убедительным, и поэтому в основном пеклись о том, чтобы держать при Вашей особе своих доверенных лиц, дабы ограждать себя от напасти, которой опасались.

Я на собственном опыте удостоверился в твердости Вашего Величества в том, что касается моей особы, и потому обязан признать, что либо мнение вышеупомянутых людей было необоснованным, либо впечатление обо мне, которое сложилось у Вас со временем, отняло у Вас легковерие юности, однако не премину просить Вас о том, чтобы Вы так утвердились в правильности той линии поведения, коей изволили придерживаться в отношении меня, дабы никто с опаской не ждал от Вас чего-либо иного.

Затем не могу умолчать о том, что уши государей должны быть не только закрыты для наветов, но и открыты для выслушивания истин, полезных для государства, и если язык следует придерживать, чтобы словами не нанести вреда чьей-либо репутации, то также следует давать ему волю смело высказываться, когда речь идет о государственных интересах.

Отмечаю эти два момента по той причине, что мне приходилось часто наблюдать, с каким трудом Ваше Величество набирается терпения, чтобы выслушать даже самые важные для себя вещи. А когда возникала необходимость объявить монаршью волю не только сильным, но и малым мира сего, а также людям среднего чина, Вам было весьма нелегко на то решиться, когда Вы предвидели, что сказанное им не понравится.

Признаю, что подобные колебания свидетельствуют о Вашем великодушии, но, не будучи льстецом, не могу не прибавить, что они являются и проявлением определенной слабости, каковая может быть простительна для обычного человека, но не для великого государя, ввиду проблем, могущих из-за нее возникнуть.

Тот факт, что подобная линия поведения навлекает всю зависть и ненависть по поводу принятых решений на советников Вашего