— Совершенно.

Мы думали, что придется поискать, где выступает «Госпел Опри», но, проезжая, увидели народ, собравшийся на представление. Большую толпу.

— Только внутрь запускают, — сказал Леонард. — Сколько времени? Девять? Или десять? Никогда не думал, что Иисус так допоздна зависал.

— Точно. Он обычно рано ложился и рано вставал.

Достав револьвер, я убрал его под рубашку сзади. Рукоятку топора и все, что с ней было связано, мы оставили на заднем сиденье. Подойдя ближе, мы увидели, что толпа растет.

— Что тут такое? — спросил я пожилого мужчину с тросточкой.

— «Госпел Опри», как обычно. Сегодня шоу молодых дарований. Неужто не знаете?

— Нет, не знаем, — ответил я.

— Веселее, чем цирк с обезьянами. Поют, танцуют, разыгрывают комедии. Отличное развлечение.

— Тебя впустят, сынок, — добавил он, поглядев на Леонарда. — Хотя я помню времена, когда не впустили бы.

— Боже, как времена меняются, — ответил Леонард.

Оглядевшись, я увидел, как люди по очереди заходят через другую дверь, боковую.

— А это кто? — спросил я старика.

— Дарования. Записываются на выступление.

— Тогда пошли, Хэп, — сказал Леонард.

И мы встали в очередь вместе с дарованиями.

— Веселее, чем цирк с обезьянами, — сказал я. — И таких, как ты, пускают, Леонард.

— Ну, сэр, точняк, что этим заправляют белые голодранцы. Точняк.

Внутри сидел за столом невысокий мужчина. Сделав скучающее выражение лица, он спросил наши имена, и мы их назвали, без фамилий. Леонард сказал, что мы исполним песню.

Конечно же, мужик не нашел нас в списке.

— Мы в программе, — сказал я. — Звонили заранее, и все такое. В Овертоне нас считают уникальными.

— Овертон такого размера, что его переплюнуть можно, — сказал мужчина.

— Угу, но мы здесь, и мы не маленькие.

Он ненадолго задумался.

— Вот что. Есть двое парней, которые играют на волынках и которые отменили выступление. В прачечной килты потеряли или что-то вроде. Я отдам вам их место. Вы не регистрировались, но так сойдет. Так будете петь?

— Аки птички долбаные, — сказал Леонард.

Мужик поглядел на него и медленно улыбнулся. Вряд ли Иисус всегда пребывал в доме сем. Он махнул нам рукой, и мы пошли дальше.

— Певцы? — переспросил я.

— Уникумы, — ответил Леонард.

Все сработало, и нас отвели за кулисы. Там уже вовсю готовились. Старый мужчина в чем-то вроде сержантской формы, толстый и лысый, дышащий так, будто ему не хватало кислородной подушки, держал куклу для чревовещания, одетую рядовым, в пилотке, и все такое. Скажу я вам, терпеть я не могу чревовещателей. Когда я был ребенком, как-то вечером увидел старый фильм «Глубокой ночью», из нескольких новелл. Одна из них была про чревовещателя, чья кукла отняла у него жизнь. Перепугался до чертиков. Потом нервничал, только увидев кусок дерева, вырезанный для куклы. А эта кукла выглядела так, будто над ней поработали крысы и человек с ножом для колки льда.

— И давно этим занимаетесь? — спросил я.

Он со свистом вдохнул, прежде чем ответить.

— Я зарабатывал этим нормальные деньги. А сейчас никуда не берут, только на эти шоу дарований и детские праздники. Не так все хорошо, как прежде. У них теперь этот клятый Интернет есть. Ох, парни, вы же на меня не наябедничаете, а? Они же хотят, чтобы мы слова лишнего не сказали.

— Ни хрена не скажем, — ответил Леонард.

Старик рассмеялся.

— У вас ничего выпить не найдется, а?

Мы сознались, что нет.

— Ну и ладно. Просто спросил.

Он немного тряхнул куклу, поднялась пыль.

— Рядовой Джонсон пообносился. Жена раз ножом его ткнула, а еще меня им по голове молотила. Повреждения были и у меня, и у него. Сознание потерял, старый пердун, а очнулся в памперсе.

Усмехнувшись собственной шутке, он продолжил:

— Денег не было, чтобы его починить. Приходится по ходу представления делать вид, что закрытый глаз — то, что и было задумано. Это добавляет изюминку.

— Еще бы, — сказал я. — Вы их сразите наповал.

Оставалось надеяться, что он не сразит наповал себя. У него было красное лицо, он тяжело дышал и выглядел так, будто у него в любой момент может случиться инсульт. Может, насчет старого пердуна и обморока он и не шутил.

Мы все стояли, выстроившись в ряд и глядя в сторону сцены. Там выступали танцоры. Группа играла и пела, словно хор умирающих коров, а танцоры плясали так, будто у них были деревянные ноги. Потом выступал молодой горбоносый парень, игравший на скрипке так скверно, как будто он бревно пилил. От такого визга даже зад сморщится.

— Сестры конкурс выиграют, — сказал старик. — Я их еще не видел, но они скоро покажутся. Сучки с дырками сушеными. Каждую неделю выходят и выигрывают пять сотен долларов. Гимны клятые. Заставляют народ вспомнить об Иисусе, и все считают себя обязанными за них голосовать. Блин, мне пора.

Старик заковылял на сцену в обнимку с жуткой куклой, подобрав по пути табурет. Его выступление было таким ужасным, что мне хотелось повеситься на веревке от занавеса, но все-таки я восхитился стариканом. Не сдается. Свистит, хрипит, но старается владеть голосом. К концу выступления кукла выглядела здоровее его самого.

Он вернулся, с табуреткой и куклой. Сел на табурет.

— Попытался взять высокую ноту, когда рядовой должен был запеть «Буги-вуги Багл Бой», и чуть не обгадился. Такое ощущение, что ребра сместились.

— Вы хорошо выступили, — сказал я.

— Хорошо я выступал полсотни лет