– Велосипедист прибыл, – сообщает тот и передает письма.

На обоих конвертах стоит знак. Такой же знак украшает и сцену. Старый профессор предпочитает видеть в нем ключ.

На ключе нет бороздок, потому что он отпирает любые замки.

Одно из писем вполне предсказуемо; профессору хочется его прочесть.

Он задерживается на фразе:

«…мистер Зет находится в К. План выполняется удовлетворительно…»

Профессор вскрывает второй конверт. Это письмо нравится ему еще больше.

Он задерживается на фразе:

«…что касается человека, именуемого мистер Икс, одно обстоятельство вас заинтересует…»

И это правда.

Это обстоятельство его интересует. Сильно.

Невероятный факт. Кто бы мог подумать?

– Будет ли ответ, сэр?

– Возьмите перо и бумагу, – говорит старый профессор.

Со сцены уносят маленький труп.

Актер второго плана

1

В ту ночь крепость Саутси озарялась вспышками.

Вспышки были багровые, они поднимались из крепостного двора. Они прекратились перед самым рассветом; говорили еще, что слышали какие-то крики, но утреннее море шумело очень сильно, не обращая внимания на человеческие звуки.

Все медсестры догадывались, что это могло означать. Весь Портсмут это знал: ODO, спектакль One Day Only, представление с актрисами, которые, возможно, не выживут, чтобы его повторить, спектакль для самой избранной публики. Власти отчаянно отрицали существование таких мероприятий, и кое-кто полагал, что все это только легенды.

Но в моем городе спектакли ODO действительно проводились (нечасто) в крепости Саутси.

Портсмутцы об этом знали, но закрывали на это глаза, поскольку портсмутцам было также известно, каких важных особ собирают такие зрелища.

А чем значительнее зритель, тем меньше значения придается преступлению, на которое этот зритель смотрит.

Лоусон рассказал нам об этих вспышках в полдень, покончив с допросом. У Лоусона были полинявшие седые усы и полицейская форма. Записывая показания, он останавливался, чтобы проставить точки над i, как будто всаживал иголки в кукол (мне вспомнились ведьмы в «Макбете»). А перо как будто клевало зерно в блокноте. Лоусон был груб, нетерпелив, порывист в движениях и даже не обладал портсмутским акцентом, но для полицейского это было нормально: многим приходится служить в чужом городе. Именно Лоусон в эту бессонную ночь известил судью, организовал перевозку трупа и обнаружил предсмертную записку. А поздним утром вернулся в Кларендон вместе с помощником, мистером Бёрчем.

Это был странный субъект. Низенький и такой тучный, что форма на нем трещала по швам. Мистер Бёрч ничего не говорил, зато щеголял роскошной бородой, в которой, готова поспорить, проживало роскошное семейство вшей, носил перчатки, а фуражку нахлобучивал по самые уши. При ходьбе Бёрч ставил ноги так осторожно, что создавалось впечатление, будто он боится раздавить лежащие на земле яйца, а его пальцы в перчатках крючились, как когтистая лапа. Облик его внушал страх. Быть может, Лоусон специально для этого и использовал своего подчиненного, поскольку во время допроса он оставил Бёрча стоять на углу, как оставляют на столе дубинку, чтобы увидевшие ее поняли: не исключено даже такое. Сьюзи Тренч, дрожа от ужаса, высказалась так: «Я думаю, они ходят не на самые утонченные спектакли», – и эта фраза как нельзя лучше отображала суть обоих служителей закона.

Но, в общем-то, ничего интересного не произошло. Лоусон собрал нас на кухне и поочередно допросил. До нас он здесь же допрашивал Дойла и Джимми. Полицию, разумеется, интересовало самоубийство, ведь, по счастью и благодаря общим усилиям, другой кошмар – куда опаснее – не вышел за пределы горящей кровати. Меня больше беспокоила усталость (ни я, ни мои товарки не сомкнули глаз всю ночь), но, главное, чувство вины. По моему мнению, никто не заслуживает смерти, но если Парка так уж голодна, то почему бы ей не начать с этих Десяти или, например, с анонимных зрителей преступного ODO – зачем же набрасываться на несчастного больного человека, который так и не осуществил свою мечту стать актером?

Лоусон (который даже не являлся инспектором, ничего подобного, просто полицейский в форме) успел уже сформировать свою версию.

– Итак, что у нас есть. Здешние постояльцы – они как треснувшие горшки, верно? Ну такие вот! Очевидно, что этот самый… – полицейский сверился с записями, – А-а-а-а-арбунто-о-о-от накануне переволновался больше обычного из-за огней в небе и решил покончить с собой… И точка! – Ручка Лоусона еще раз клюнула бумагу.

– Огней? – переспросила Мэри Брэддок.

– Вы что, не видели красных вспышек над крепостью? – И он рассказал нам про Саутси.

Подробности нам были не нужны: мы знали, что это был ODO. Одно или два таких представления устраивали каждое лето. Некто очень грубо заметил по этому поводу, что хорошая погода гораздо приятнее для юных обнаженных жертв: летом они вольны визжать от чего угодно, только не от холода.

Чего еще недоставало полицейским? У них имелась собственноручная предсмертная записка Арбунтота, имелись мотивы – переезд в новую комнату и ODO, и, самое главное, у них имелось замечательное ОБЪЯСНЕНИЕ: самоубийца являлся пациентом пансиона для психически нестабильных больных.

Блокнот захлопнулся (аплодисменты), карандаш скользнул в карман, как худенький актер. Расследование закрылось, как дверь после ODO.

Самоубийство – это моральная слабость, свойственная людям морально деградировавшим.

Полицейские отбыли, тело проделало это еще раньше, даже дым стыдливо улетал в окно, на месте остались только запах и воспоминания. Однако, учитывая, что речь шла о человеке, осуждаемом всеми, воспоминания тоже вскоре улетучились.

Остался лишь запах.

2

И приятное сентябрьское утро, располагающее посудачить.

После допроса мы все трещали как заведенные – вот только о чем? Ах, смерть Арбунтота – это ужасное событие, к которому все мы так или иначе прикоснулись.

Но ODO являлось только предположением.

Воображаемое зрелище привлекает куда больше.

– Одним из зрителей уж наверняка был наш мэр! – высказалась Нелли, которая интересовалась политикой и поддерживала суфражисток.

– Гетти мне говорила, что ей сказали, что с корабля выгрузили большую клетку два дня назад, на причале Пойнт, – сообщила Джейн, поправляя прическу.

– Кто-нибудь слышал… крики? – допытывалась Сьюзи.

– А ну-ка все замолчите, – не выдержала Брэддок. – Погиб наш пансионер, а у вас одни подпольные зрелища на уме.

Мы неохотно примолкли. Ни одна из медсестер не видела огней в небе, так что чем же нам было еще заняться, как не болтовней об этих огнях? Где же тогда представление, если нам не разрешается наполнить его даже словами?

В то утро Понсонби, разумеется, обратился к нам с речью в своем кабинете. Ночь не пощадила и ученых докторов: после переполоха сэр Оуэн и Квикеринг отправились в свои