– Вы понимаете, что здесь написано, доктор Понсонби? – спросил сэр Оуэн.

Ему тоже пришлось встать, чтобы взглянуть на лист бумаги, который до сих пор дрожал в руке Понсонби.

– Ну разумеется, ваша светлость! Не поручусь, что досконально… Однако очевидно, что намечается проблема между Х, П и Т! Весьма серьезная проблема!

– Послушайте, сэр… – Дойл старался сохранять хладнокровие.

– Кто-нибудь может это перевести? – взывал сэр Оуэн.

Бедняга Джимми был готов помочь. Он подскочил со стула и сделал шаг вперед.

– Его семья… так пишет… господа врачи, мистер Икс не виноват…

– Никто не говорит о вине, юноша, – начал Понсонби.

Его перебил другой голос:

– Язык калькулятора.

Мы все перевели взгляды на сидящего Кэрролла. Преподобный улыбался.

– Калькулятора? – переспросил сэр Оуэн.

– Так мы в Оксфорде называем библиотечных сотрудников, которые ведут учет книгам, заносят их в картотеку. Калькуляторы используют заглавные буквы.

– Так, значит, Чарльз, тебе понятно, что здесь написано?

– Полагаю, что да. Мне нравится расшифровывать языки, это для меня как развлечение. – Кэрролл поднялся и взял у Понсонби инструкцию. «Нам известно, что мистер Икс СНова находится в Пансионе… мистер Икс должен оставаться в Пансионе… Мистер Икс не должен в дальнейшем заниматься Тайнами…» «Т» следует понимать именно так, я вывожу это из рассказов самого мистера Икс: его семья не одобряет одержимости загадками и их распутыванием. Из этого следует: «Мистер Икс не должен в дальнейшем заниматься Тайнами». И наконец: «В Противном Случае настоящая Семья примет Надлежащие Меры».

Квикеринг тоже попросил взглянуть на документ. Кэрролл протянул бумагу медленным жестом – так отдают ценную вещь грабителю.

– А что такое ХВПДХ? – поинтересовался Квикеринг, произнося весь этот набор букв как одно слово и при этом оглядывая присутствующих. Мне даже почудилось, что он вот-вот в нас плюнет. Я подалась назад.

Эта аббревиатура была уже знакома Понсонби.

– «Хранить вне пределов досягаемости мистера Икс»! Так эти славные люди обычно завершают свои послания…

– А вы, доктор, как я вижу, этим пунктом пренебрегли! – Дойл вскочил с места. Он был в ярости. А я была готова ему аплодировать.

Я знаю, что, приходя в ярость, я тупею. Вообще-то, такое со мной случалось лишь считаные разы, и почти всегда при встрече с вопиющей несправедливостью – дело чаще затрагивало моего ближнего, а не меня, – и из-за этого недостатка моя борьба за восстановление справедливости обречена на поражение. От этого я, понятное дело, раздражаюсь и, стало быть, дурею еще больше. Вот почему я была в восторге, когда Дойл, возмущенный этой подлостью не менее моего, сумел дать отпор и при этом не утратил контроля над собой.

– Кажется, доктор Понсонби, вы перешли все границы. Вы оскорбили мистера Икс!

Я осталась сидеть, но молчать больше не могла:

– И это после всего, что мистер Икс сделал ради… Да как вы можете!..

Теперь все обступили доктора Понсонби. Я даже не могла его видеть из-за мужских спин. Сэр Оуэн взял ситуацию в свои руки:

– Доктор Понсонби, вы правильно поступили, прояснив медицинские обстоятельства касательно мистера Икс, хотя, добавлю, мы уже обладали надлежащей информацией…

– Я в этом не сомневаюсь, однако… – начал Понсонби, и мне захотелось его укусить.

– Ну конечно же, они знали! – не сдержался Джимми. – Доктор, мы все это знаем!

– Я этого и не отрицал! – Понсонби вздернул макушку. – Не отрицал! Ну то есть не совсем, кое-что я все-таки отрицаю, но… следует принимать в расчет мнение его семьи!

– Семьи? – выпалила я, вскочила и наконец присоединилась к общей группе. – Какой еще семьи? Они печатают ему письма на машинке, и в письмах этих больше алгебры, чем слов, обращенных к родному существу!

Какая я была глупая. Как будто сама залезла в кучу грязи.

– Вы выходите за рамки своих полномочий, мисс, – серьезно предупредил сэр Оуэн.

– Простите, сэр Оуэн, – энергично вступился Дойл. – Ведь очевидно, что горячность, с которой мисс Мак-Кари изъявляет свои чувства, оправдывается ее большой привязанностью к подопечному.

– Умоляю, ваши светлости, нам всем следует успокоиться, – взывал Уидон.

Квикеринг расхохотался, когда мы вновь попробовали рассесться по местам. И у нас действительно ничего не вышло.

Но повинен в этом новом взрыве эмоций был не сэр Оуэн и не его помощник. И даже не я: я утирала слезы и помалкивала. Это Понсонби, переживший нечто вроде землетрясения или урагана (оказавшись в самом центре), так и не присев, взял слово, а точнее, отобрал его насильно.

Мне было отчасти даже жаль Понсонби – можете мне поверить? Он ведь хорошо сознавал, что постоянно совершает ошибки, а когда такие люди обретают уверенность, что наконец и в порядке исключения попали в точку, они выкрикивают свое откровение на все четыре ветра.

– Большая привязанность мисс Мак-Кари к своему пациенту – что это, доктор Дойл?

– Что вы имеете в виду? – угрюмо отозвался Дойл.

– О какой привязанности мы говорим? Не о той ли, что заставила ее взяться за нож?

Такая нелепость была недостойна даже Понсонби. Но в то же время это был жестокий и необъяснимый выпад в мою сторону. Я отшатнулась как от удара, а юный Джимми и Дойл в тот же момент рванулись вперед, поэтому оказавшийся посредине сэр Оуэн (маленькое щуплое тельце, игрушка противонаправленных стихий) едва не упал, так что Квикеринг бросился его подхватить, от чего Понсонби попятился, в результате чего Уидон шагнул вперед, что заставило сэра Оуэна сдвинуться в сторону, при этом Джимми невольно подтолкнув меня, и тогда…

Так, на этом месте я сбиваюсь всякий раз, когда пытаюсь вспомнить все по порядку. Наверное, хватило бы и одного движения. Несколько предметов упали на пол.

7

Следующий момент, в отличие от путаного предыдущего, я помню прекрасно.

Никто ничего не говорил. А потом Джимми Пиггот наклонился, поставил упавший столик на место и поднял книгу, с которой все было в порядке, и часы, с которыми не все было в порядке. Фарфоровая рамка разбилась, та же участь постигла и стекло циферблата. Часть хрупкого механизма теперь оказалась на виду. Джимми несколько раз встряхнул часы: внутри послышался звук, как будто белочка щелкала орехи.

– Это я, – признался Дойл. – Это моя вина.

– Нет, это, кажется, я… – пробормотал Уидон. – Вы дернулись, и я…

– Да нет же, я первый шагнул, – настаивал Дойл.

– Это я, – смущенно объявил Джимми.

Вообще-то, я знала, что это была я. Только я носила юбку, из-за ее ширины я не рассчитала расстояние до ночного столика.

Но кем бы ни был виновник падения, мы все о нем позабыли, когда мой пациент, до сей поры хранивший молчание, мягким шепотом задал свой