нес фонарь — О’Могрейн показал обоим друзьям штабеля старого такелажа, несколько запасных парусов в довольно плачевном состоянии, которое штурман объяснил тем, что Стаут в целях экономии не принял на службу парусного мастера. Далее — большие, лежащие на боку бочки, в которых булькала влага полноводного острова Мадейры, различные грузы, естественно, предназначенные для Нового Света, на которых капитан надеялся сказочно разжиться. Здесь были разнообразные металлические орудия вроде лопат, мотыг, молотов, клещей, за ними нехитрая сельскохозяйственная техника и двенадцать крепко принайтованных четырехфунтовых труб из чистейшей английской бронзы, которые должны будут принести особый доход. Поодаль несколько ткацких станков, кое-что из одежды всех размеров, обувь, шали, шляпы… — короче говоря, все то, что за океаном не так-то легко достать, а поэтому оплачивается звонким серебром. Самым ценным предметом в этой сокровищнице был клавесин со звучным металлическим тембром, благородный инструмент с резной позолотой. Правда, звук, извлекаемый из него, постоянно был одной силы, сколь усердно ни дави на клавиши.

— Ух ты! А это что такое? — Маленький ученый с любопытством осветил диковинный предмет.

— Музыкальный инструмент, господин Магистр, — ответил штурман, который как раз проверял, надежно ли закреплен дорогой товар. — Наверное, для жены какого-нибудь богатого плантатора, тоскующей по культуре. Идемте дальше. — Он пошел вперед, обогнул ряды запечатанных винных кувшинов, ящиков с книгами, мешков с семенами и остановился у группы значительно меньших бочонков.

— Здесь, джентльмены, хранится продовольствие для команды. Что в каждом, думаю, не стоит подробно объяснять. Может быть, только пару слов об этом, — он указал на бочонок с резким неприятным запахом. — В нем сыр, но не совсем обычный. Это овечий сыр и притом самого низкого сорта. Уж поверьте мне, запах, который сейчас разносится из этой бочки, ничто по сравнение с тем, что будет через несколько недель.

О’Могрейн умолк, вспоминая, какой дивный овечий сыр умела готовить его мать. Раннее детство его прошло в дружной многочисленной семье: отец, который с раннего утра до позднего вечера не разгибал спины, мать — душа всего семейства, и десять братьев и сестер. О’Могрейны не могли похвастать богатой собственностью, но всегда досыта ели, были одеты и обуты. Все рухнуло в одночасье, в год, когда Дональду исполнилось одиннадцать лет. На скот напал мор. У коров поднялась температура, образовывались волдыри на языке, вымени и копытах, они становились слабыми и не могли держаться на ногах. В течение нескольких дней все стадо пало. А потому как у отца не было средств купить новую скотину, зимой настал голод. В кишках урчало, дети сильно ослабели. Но они все-таки как-то пережили эти месяцы.

На следующий год пришли еще худшие времена. Отец больше не мог вносить арендную плату. Пришлось влезть в долги, но и в эту зиму, особенно долгую и суровую, есть опять было нечего. Две сестры О’Могрейна умерли. Он знал, что родители ни за что не отослали бы его из дома, но он сам, двенадцатилетний, ушел. Ушел в большой мир, чтобы в семье на одного едока стало меньше. Расставание далось ему нелегко — его сердце чуть не разорвалось от боли. Ведь он любил близких и любил родину той тихой глубокой любовью, которую не могут выразить никакие слова.

Свои стопы он направил на восточное побережье Зеленого острова, в Белфаст, где поступил юнгой на парусник, который совершал ближние рейсы. Поначалу пришлось нелегко: служба была слишком тяжелой для его возраста. Но зато здесь регулярно кормили.

В последующие годы, шаг за шагом, он дослуживался до все больших высот: овладел искусством навигации, научился читать карты и наконец достиг в своем деле вершин мастерства. Уже дважды он ходил штурманом в Новый Свет и каждый раз уверенно и надежно проводил суда через Атлантику.

— Сюда, Магистр, посветите мне, пожалуйста, сюда! — О’Могрейн задержался в средней части судна и показал на мощный деревянный брус, который доставал снизу ему до бедра. Штурман тщательно проверил его на предмет трещин.

— Это цоколь мачты, он непосредственно соединен с килем под нами и образует опору грот-мачты.

Друзья задрали головы, чтобы разглядеть главную мачту корабля, которая возвышалась над ними столетним дубом.

— Здесь хранятся ядра для наших шестифунтовок. Может, вы обратили внимание, что «Галант» оснащен шестью шестифунтовыми пушками: четыре на правом борту и две на левом.

Магистр направил свет вниз и с любопытством обозрел горой сложенные в загородке ядра:

— Выглядят, как железные кочаны капусты.

О’Могрейн рассмеялся и забрал у него фонарь. Он продолжил обследование на водонепроницаемость, последовательно освещая внутреннюю деревянную обшивку в этом отсеке корпуса судна. И снова казался довольным.

— Теперь мы с вами в трюме под кормой. Если бы стенка корабля была прозрачной, вы могли бы видеть перо руля.

Витус и Магистр остановились и осмотрелись. Небольшое помещение в нижней задней части корабля было не особенно примечательным. Кроме пары сетей, издающих тухлый запах, с кусками пробки по краю, служащими поплавками, здесь ничего не было.

— А что под нами? — спросил любознательный маленький ученый, взглянув на доски у себя под ногами.

— Балласт и трюмная вода, господин Магистр. Балласт — это песок и большие камни. Он нужен для того, чтобы при плохих погодных условиях судно не слишком кренилось. По той же причине весь груз на корабле, особенно тяжелый, как, например, бронзовые трубы, которые я вам показывал до этого, размещается как можно ниже.

— А не становится ли «Галант» от этого, как бы сказать… неуклюжим и неповоротливым?

— «Неуклюжим» — не совсем верное выражение, — тщательно подбирая слова, возразил штурман. — Дело в том, что галеоны при шторме склонны к килевой качке, что не слишком хорошо для людей, особенно со слабыми желудками. А с другой стороны, они намного плавучее и быстрее, чем их предшественники — каракки и каравеллы, которые по пропорциям строились много шире. Конечно, наш «Галант» тоже узеньким не назовешь… — О’Могрейн перевел дыхание и заговорил снова: — Представим на мгновение боевой галеон разодетой в шелка, увешанной драгоценностями благородной дамой, заносчиво-жеманной и с острым язычком. Тогда наш «Галант» — дюжая добродушная служанка, пусть и в потрепанном платье, но порядочная, прилежная, со здоровым нутром… Однако обратимся ко второму понятию: трюмная вода находится под нами потому, что дерево — замечательный материал. При жаре оно расширяется, в стужу сжимается. А в результате этого морская вода, которая просачивается через конструктивные соединения, стекает вниз и собирается в трюме — отсеке, который теперь лежит под нашими ногами.

— И которое тоже, определенно, обжито крысами, — закончил Магистр, поскольку одно из этих вездесущих животных снова перескочило через его ногу.

— Можете