— Понятно, что аспирантура должна быть мучением для всех, но грустно видеть штатных преподавателей в пятницу вечером тут, а не, ну, я не знаю, за просмотром «Нетфликса» в своей постели или на ужине с девушкой…

— Я думал, ты моя девушка.

Оливия улыбнулась ему.

— Не вполне.

Но раз уж мы заговорили об этом, почему у тебя нет девушки? Мне все сложней и сложней это понять. Разве что тебе она не нужна. Может быть, ты просто хочешь быть сам по себе, и то, как ты себя ведешь, заставляет так думать, а я сейчас раздражаю тебя до чертиков. Мне нужно было просто спрятать в карман свои чипсы и шоколад и вернуться к дурацким образцам белка, но почему-то рядом с тобой так уютно. И меня тянет к тебе, хоть я и не знаю почему.

— Ты планируешь остаться тут? — спросил он. — После защиты.

— Да. Может быть. Нет.

Он улыбнулся, и Оливия рассмеялась.

— Еще не решила.

— Ага.

— Просто… Кое-что мне здесь нравится. Торчать в лаборатории, проводить исследования. Находить идеи для исследований, чувствовать, что я делаю что-то значимое. Но в академии нужно делать еще много всего другого, что мне просто… — Она покачала головой.

— Другого?

— Ага. Пиар в основном. Писать заявки на гранты и убеждать людей финансировать мои исследования. Заниматься нетворкингом, а это для меня особая разновидность ада. Выступать публично или даже один на один, когда нужно произвести на кого-то впечатление. На самом деле, это хуже всего. Я это ненавижу: голова взрывается, я застываю, и все смотрят на меня, готовые осудить, язык парализует, и мне хочется умереть, чтобы настал конец света, и… — Она заметила его улыбку и бросила на него унылый взгляд. — Ну, ты понял.

— С этим можно справиться, если захотеть. Просто требуется практика. Умение приводить мысли в порядок. Что-то в этом роде.

— Я знаю. И я пытаюсь это делать… я так готовилась ко встрече с Томом. А потом оцепенела, как идиотка, когда он задал мне простой вопрос.

А потом ты помог мне, привел в порядок мои мысли и спас мою задницу, сам того не подозревая.

— Не знаю, может, у меня мозги набекрень, — добавила Оливия.

Ее собеседник покачал головой.

— Ты отлично справилась тогда, особенно учитывая, что пришлось сидеть рядом с фейковым парнем. — Она не стала уточнять, что его присутствие на самом деле спасло ситуацию. — Ты определенно произвела впечатление на Тома, а это немалый подвиг. Кстати, сожалею, что он так себя повел.

— Как повел?

— Заставил тебя говорить о личном.

— А. — Оливия всмотрелась в голубое свечение автомата. — Все в порядке. Это было давно. — Она удивилась, когда услышала, что продолжает об этом говорить. Когда поняла, что хочет об этом говорить. — На самом деле, все случилось еще в старших классах школы.

— Это очень… рано. — Было что-то в его тоне, может быть, спокойствие, а может — отсутствие напускного сочувствия, что показалось ей ободряющим.

— Мне было пятнадцать. Вот мы с мамой… ну, я не знаю. Катаемся на каяках. Думаем завести кошку. Ругаемся, потому что я набила мусорку доверху и не вынесла мусор. И вдруг я узнаю, что ей поставили диагноз, а три недели спустя она уже…

Она не смогла этого произнести. Ее губы, голосовые связки, сердце — они просто отказывались формировать речь. Поэтому она проглотила эти слова.

— Органы опеки не могли решить, куда меня деть до совершеннолетия.

— А отец?

Оливия покачала головой.

— Его никогда не было. Если верить моей маме, он мудак. — Она тихо рассмеялась. — Ген отказа от выноса мусора я явно унаследовала от него. А мои бабушка с дедушкой умерли, когда я была маленькой, потому что, видимо, так делают все близкие мне люди. — Она попыталась сказать это шутливо, правда попыталась. Чтобы не звучало горько. Ей даже почудилось, что у нее получилось. — Я просто осталась одна.

— И что ты делала?

— Приемная семья до шестнадцати, потом свобода. — Оливия пожала плечами, надеясь стереть воспоминания. — Если бы только они диагностировали рак раньше, хотя бы на несколько месяцев… может быть, она была бы сейчас тут. Может быть, операция и химиотерапия помогли бы. И я… мне всегда хорошо давались естественные науки, поэтому я подумала, что меньшее, что я могу сделать, — это…

Адам несколько секунд рылся в кармане, а потом протянул ей бумажный платочек. Оливия в замешательстве уставилась на него, пока не поняла, что щеки у нее почему-то влажные.

Ох.

— Адам, ты предлагаешь мне использованный платок?

— Я… может быть. — Он сжал губы. — Я запаниковал.

Она хихикнула сквозь слезы, принимая его грязный платочек, чтобы высморкаться. В конце концов, они дважды целовались. Почему бы не поделиться друг с другом соплями?

— Прошу прощения. Обычно я не такая.

— Какая?

— Плаксивая. Я… Я не должна была говорить об этом.

— Почему?

— Потому.

Было сложно объяснить смесь боли и нежности, всегда всплывавшую на поверхность, когда она говорила о матери. Вот почему она почти никогда не рассказывала об этом, и вот почему так ненавидела рак. Он не только лишил ее человека, которого она любила больше всего на свете, но и придал привкус горечи счастливейшим воспоминаниям ее жизни.

— Я становлюсь плаксивой.

Адам улыбнулся.

— Оливия, ты можешь говорить об этом. И тебе стоит позволять себе быть плаксивой.

У нее было ощущение, что он не просто так это сказал. Что она может говорить о своей маме, сколько захочет, и он будет внимательно слушать каждую секунду ее рассказа. Хотя она не была уверена, что готова к этому. Поэтому она пожала плечами, меняя тему.

— Как бы то ни было, теперь я тут. Люблю работу в лаборатории и едва справляюсь со всем остальным: тезисы, конференции, общение. Учеба. Отклоненные заявки на гранты. — Оливия показала рукой на Адама. — Проваленные предзащиты.

— Твой коллега по лаборатории все еще злится на тебя?

Оливия отмахнулась.

— Он от меня не в восторге, но это нормально. Это пройдет. — Она закусила губу. — Извини за тот вечер. Я тебе нагрубила. Ты имел полное право разозлиться.

Адам покачал головой.

— Все в порядке. Я понимаю, почему ты так отреагировала.

— А я понимаю, о чем ты говорил. О нежелании формировать новое поколение дерьмовых ученых-миллениалов.

— Кажется, я ни разу не сказал «дерьмовые ученые-миллениалы».

— Но чтобы ты знал, я все еще считаю, что тебе не нужно быть таким резким, когда ты даешь отзыв. Мы понимаем суть сказанного, даже если говорить вежливо.