Он почувствовал, словно некий толчок изнутри, внезапную потребность владеть дорогими шедеврами. Пикассо был его первой серьезной покупкой, обошедшейся ему почти в миллион. Это были большие деньги в то время, но он выписал чек без колебаний.

Несколько позже он понял, что существуют другие, более интересные способы приобретения мировых шедевров.

– Алло? Что-нибудь не так? – прозвучал из трубки невыразительный, обезличенный электроникой голос собеседника.

– Не так? – переспросил коллекционер, подумав мимоходом, что этот человек тоже знает больше, чем следует, и от него тоже нужно будет избавиться. – Нет, все в порядке.

Он постарался произнести это совершенно беззаботным тоном.

40

Увидев, наконец, поддельные «Моны Лизы» Шодрона, я вынужден был признать, что они великолепны.

Этот человек обладал выдающимся и извращенным талантом фальсификации. Он изучил и воспроизвел все нужные рецепты. Использовал загущенное на солнце льняное масло и венецианский скипидар в тех же пропорциях, в каких ими пользовался Леонардо в 1503 году. Он приобрел древесину того же сорта, как у Леонардо. Выпилил каждую планку точно по размеру. Отшлифовал и состарил их маковым маслом. Приготовил клей из кроличьей шкуры и покрыл им дерево для защиты от гниения. Потом положил слой чистых свинцовых белил. Затем покрыл даммаровым лаком, сделанным из кристаллов, которые он купил на распродаже мастерской малоизвестного художника шестнадцатого века. Этой техникой пользовались все художники того времени.

Шодрон зашел так далеко, что купил недавно произведенные рентгеновские снимки у продажного сотрудника охраны Лувра. У человека, которого я знал и никогда бы не заподозрил! На них было изображено то, что Леонардо нарисовал под законченным портретом. Все эти фальстарты. Призраки. Пентименти.[48]

Шодрон знал, что его подделки будут исследовать под микроскопом и новейшим изобретением – рентгеном. Эти скрытые изображения производили впечатление, что каждая из подделок – оригинал. Он позаботился о том, чтобы его картины прошли все научные исследования.

Он дал этим призракам и фальстартам подсохнуть. Потом начал класть краску тончайшими слоями. Он разглаживал ее кистью для растушевки из тончайшего собольего меха. Путем лессировки нежнейшей краской, состоявшей из размолотой крошки пигмента, разведенной в масле и лаке, он смог создать ту мягкую туманную атмосферу, благодаря которой шедевр Леонардо кажется картиной сновидения.

Шодрон с гордостью показывал мне оборотную сторону своих полотен, на которых он воспроизвел каждую отметину, каждое пятнышко с оригинала. А для пущей убедительности скопировал и штамп Лувра!

Но и это еще не все. Готовые картины он ставил перед работающими вентиляторами и возле огня в камине. Он водил пламенем свечи по их краскам, чтобы состарить их. Он добавлял дополнительные слои такого лака, который должен был быстро потрескаться. На всю эту работу у него ушло несколько месяцев.

Но мне-то пришлось ждать почти два года.

Наконец, шесть подделок были готовы.

Наступил черед Вальфьерно попытаться их продать. Он собирался сбыть их на черном рынке. Это тайная сеть, такая же запутанная и грязная, как парижская канализация. Вальфьерно хорошо ориентировался в этой паутине, он был знаком со всеми теневыми перекупщиками и коллекционерами картин в городе и за его пределами. Он начал продавать картины одну за другой. И каждый коллекционер был уверен, что покупает настоящую «Мону Лизу»!

Продав все подделки, Вальфьерно вернул мне оригинал. Он сказал, что это моя доля. Что она стоит миллионы.

И я ему поверил.

41

Много лет я читал разные материалы об этой неуловимой парочке, но только теперь они для меня стали реальными людьми. Все оказалось именно так, как некоторые предполагали, но не могли доказать: Шодрон изготавливал подделки, а Вальфьерно продавал их. Слова Винченцо вызвали их к жизни. Но все же мне нужно было убедиться, что написанное им – правда. Действительно ли где-то висят полдюжины поддельных Джоконд?

Год назад я разыскал единственного живого родственника Ива Шодрона – в Париже проживал его племянник Этьен Шодрон. Собрав о нем кое-какую информацию, я написал ему электронное письмо и получил короткий ответ: я ничего не могу сообщить вам о своем двоюродном дедушке, потому что я его никогда не видел.

Теперь я решил позвонить ему.

– Этьен Шодрон?

– Qui est-ce?[49]

– Это Люк Перроне, – сказал я и напомнил о своем прошлогоднем письме. – Nous avons eu un échange de courier au sujet de votre grand-oncle, Yves.[50]

– Я говорю по-английски, – произнес он отрывисто, даже резко.

– Я сейчас во Флоренции, но собираюсь заехать по делам в Париж, – солгал я. – Хотелось бы встретиться с вами.

– Я уже говорил вам, что ничего не знаю о своем двоюродном деде.

– Я понимаю, но хотелось бы кое о чем поговорить…

– Нам не о чем разговаривать.

Я собирался сказать ему, что Винченцо описал в дневнике, как Ив Шодрон делал копии мировых шедевров, но он уже повесил трубку.

– Есть ли у вас еще какие-нибудь материалы профессора Гульермо? – спросил я потом в тот же день у Кьяры в библиотеке. Мне еще с утра пришла в голову мысль, что Гульермо мог делать какие-то заметки, если готовил публикацию о дневнике.

– Di che tipo? – спросила она.

– Какого типа? Ну, записи, черновики, всякие бумаги, – произнес я, как мог, непринужденно.

– Есть одна коробка… что называется, note varie, неопределенной категории. Я поищу ее для вас, когда разберусь с этим. – Она показала на стопку карточек. «Марш немедленно!» – хотелось мне заорать, но я с улыбкой сказал «спасибо» и вышел во дворик, чтобы остыть и успокоиться.

Там один из монахов жег листья. Серый дым клубами поднимался к низким облакам, словно был их источником. Я обошел дворик кругом, пытаясь понять, не «подсмотрел» ли брат Франческо что-то, не предназначенное для его глаз. Поглядев из проулка на площадь, я увидел, что полицейской ленты на двери общежития уже нет. На ступенях перед дверью тоже никого не было.

Кьяра уже держала для меня наготове коробку с неразобранными по категориям бумагами Гульермо. Впрочем, они так же, как и в остальных коробках, были разложены по папкам с аккуратными надписями: «Статьи и черновики статей», «учебные задания», «квитанции и прочее». Внутри каждой папки были папки поменьше, каждая на конкретную тему.

Я начал со «Статей и черновиков», но там лежали материалы по искусствоведению, а про дневник ничего не оказалось. Ничего не было и в «учебных заданиях». В «квитанциях» я поначалу и не собирался искать, но тут мне пришла в голову новая идея, и в итоге, потратив больше часа на просматривание счетов и квитанций, я составил список примерно из сорока торговцев-букинистов, с которыми Гульермо регулярно имел дело. Затем, еще раз просмотрев квитанции, я выбрал тех,