Шрифт:
Закладка:
— Чего вылупились? Зачем звали, мукой обсыпанные?
Стали мельники объяснять ему, какая беда с ними приключилась.
Монах послушал и даже сплюнул от досады:
— Черных козлов и петухов жертвовать нечистой силе — это еще куда ни шло. Но пиво отдавать сатанинскому отродью?!
Тут монах на полчаса закатил такой поток брани, что даже бывалые мельники покраснели и притихли.
Наконец он угомонился, обвел присутствующих бесноватым взглядом и властно приказал:
— Ну-ка, «мукой обсыпанные пивогубы», накрывайте стол, мне надо крепко подумать, да и проголодался я с дороги! А с вашим водяным уродом управлюсь!
Засуетились мельники, на этот раз не стали скупиться. Принесли снеди и пива столько, что за день и десятерым не одолеть. А монах один за полчаса все смел. Видимо, доволен остался. Лицо его сделалось благодушным, и голос смягчился. Вот только язык от выпитых двух бочонков пива не так бойко и послушно шевелился.
Озорно подмигнул захмелевший гость мельникам и затянул песню:
Ах, ты, Марженка, подруженька пригожая,
Где таишься от меня, лукавая?
Где сыскать тебя, ненаглядную?..
Песенный вопрос оставался без ответа, и дальше этих строк у монаха дело не шло. Наверное, он решил, что если повторить свой вопрос десятки раз, то его ненаглядная Марженка наконец, объявится.
Но песня-рев борца с нечистой силой, видимо, не долетала до лукавой девицы. Лишь животный мир острова Кампа дружно отзывался испуганным ревом, блеянием, кудахтаньем, лаем.
Мельники опасались прерывать странную песню. Потупив взгляды, они с тоской выжидали, когда наконец гость перейдет к делу, и молили Бога, чтобы монах не кинулся искать свою Марженку в их домах.
Лишь к полуночи борец с нечистью завершил свою песню. Он зачем-то заглянул под стол, словно хотел там увидеть безответную подружку, и наконец рявкнул:
— Ну, кажется, пора! Пошел я толковать с дьявольским отродьем!
«Славный малый»
Поднялся монах из-за стола, несколько раз перекрестился и зашагал, покачиваясь, к реке.
Мельники безмолвно последовали за ним.
И замер остров Кампа. Ни один звук не нарушал его ночной тишины. Лишь плеск Влтавы да сопение борца с нечистой силой свидетельствовали, что еще не все уснуло в этом мире.
Не останавливаясь, монах вошел в черную воду. Снова неспешно перекрестился. Потом он обернулся к толпе любопытных и приказал:
— Отриньте от обиталища нечистой силы! Замрите на месте! Ждите, пока я не ворочусь!
Мельники повиновались. А тем временем борец с нечистью будто растворился в темноте.
Прошло какое-то время, и вдруг из речного мрака послышались: плеск, бульканье, стоны, отчаянные, непонятные возгласы и зловещий хохот.
Кто взбудоражил ночную Влтаву, мельники поняли сразу. А когда все внезапно стихло на реке, они дружно перекрестились и стали судачить вполголоса.
— Пропал человек…
— Разве сладишь с водяным?
— А какой был веселый и благочинный малый!
— А как славно пел и угощался!
— И жрал и пил за десятерых!
— И мастак был ругаться! Как зарядит, как зарядит — и покраснеешь, и заслушаешься его словесными выкрутасами!..
Так мельники сокрушались и вспоминали некоторое время пропавшего борца с нечистой силой. Только собрались они с печалью разойтись по домам, как из темноты снова послышались всплески.
— Приняла Влтава бедного монаха, — пробормотал один из мукомолов.
Но тут же ему в ответ откуда-то с середины реки донеслась уже знакомая песня:
Ах, ты, Марженка, подруженька пригожая,
Где таишься от меня, лукавая?..
— Ишь ты, живой!
— Ай да монах!
— Вывернулся от водяного!
Радостно загалдели мельники и принялись вглядываться в темноту.
Вскоре вышел на берег монах, мокрый, весь в водорослях, но с задорным блеском в глазах. Даже в ночном мраке этот блеск был виден.
— Что, мукой обсыпанные, думали: погубил меня сатанинский выродок? Нате-ка вам!
Сложил монах кукиш и сунул его по очереди под нос каждому. Будто награду поднес.
— А теперь гоните кружку сливовицы да бочку самого крепкого пива мне на разогрев. А другую бочку — на опохмел. Да лодку загрузите гусями и поросятами. Не будет вас больше донимать водяная нечисть!
Все исполнили на радостях мельники. А утром проводили гостя. Стояли, глазели вслед, пока его лодка не достигла другого берега Влтавы.
— Славный малый!
— Кроткий и на слова ласков!
— Побольше бы таких добрых удальцов! — вынесли свои суждения мельники.
Как одолел монах водяного и что потом случилось с неугомонным борцом с нечистью, жители острова Кампа не смогли разузнать. Главное — что перестал им досаждать хозяин омутов. А если кампские мельники изредка и бросали водяному в реку дохлых животных черного окраса, то делали это просто так — на всякий случай.
И сейчас ночная тишина на Кампе полна тайн
Зов Луны
Человек будет вечно верить тому, что льстит его страстям, что питает его ненависть и благоприятствует его любви.
Волкодлак — в славянской мифологии человек-оборотень, обладающий способностью превращаться в волка.
«Крепче других зачарованные»
В чешских хрониках встречаются сообщения, что в лесах вокруг Праги вплоть до XVIII столетия водилось множество волков. Случалось, в голодные годы они врывались в город, нападали на домашних животных, а порой — и на людей.
В Средние века поголовье этих хищников в окрестностях Праги то уменьшалось, то увеличивалось. Король Пржемысл Отокар II любил охотиться на волков, и во времена его правления вблизи Праги они были почти полностью уничтожены. Так что монарху приходилось ради своего увлечения отправляться на охоту в далекие леса.
Однако через несколько десятилетий серые хищники снова заполнили окрестные земли и частенько устраивали набеги и на малые поселения, и на окраины Градчан, Старого города и Малой страны.
В то время, когда германский император и король Богемии Карл IV объявил Прагу столицей государства, случилось несколько нападений волков на людей. Произошло это неподалеку от пражского университета.
Вид с Пражского Града
Обнаглевших зверей тогда не удалось ни убить, ни поймать, и по городу разнеслась молва: «Не простые звери пролили человеческую кровь… Оборотни — волкодлаки явились на улицах города. Неспроста они обнаглели. За одной бедой всегда приходит другая…»
Как писал в конце XIX века Сергей Максимов, предания об оборотнях есть у всех славянских народов. Согласно чешским, польским и белорусским поверьям, «волкодлаки — крепче других зачарованные или
