Я не совершу той же ошибки.

– Готова?

Делаю глубокий вдох.

– Готова.

Пайк сжимает мне руку.

– Пошли, найдем нашего Макгаффина.

* * *

– А ты знала, что вороны могут затаить обиду на человека? – спрашивает Пайк, когда мы сходим с главной тропы и начинаем подъем по горному склону. И как обычно, не дожидаясь ответа, он продолжает: – Вороны очень умные птицы. Если они почувствуют угрозу от человека, то запомнят его на много лет. А еще они могут предупредить своих собратьев, и те тоже затаят обиду на этого человека.

– Удивительно.

– Да. Лео думал, раз вороны могут обидеться на человека, то вполне могут и полюбить, и начал подкармливать их на нашем заднем дворе. Поначалу птицы не спешили на лакомство, но постепенно стали доверять Лео, а потом и вовсе залетали к нам в дом каждый день в одно и то же время и ждали Лео.

– Здорово! – Я иду рядом с Пайком, и с каждым шагом надежда расцветает у меня в душе.

– Да. Мне жаль, что мы забыли о воронах после смерти брата. Я не кормил их, и когда они поняли, что Лео больше нет, они перестали к нам прилетать. Мне до сих пор нехорошо на душе из-за этого.

– Что произошло с Лео? – мягко спрашиваю я, не зная, стоит ли вообще задавать такой вопрос.

Пайк молчит какое-то время, и я хочу сказать, что он может и не отвечать, как вдруг:

– Лео заболел. Тяжело. У него был рак редкого типа. Когда врачи обнаружили его, Лео можно было лечить лишь одним способом, только от него брату бы стало еще хуже, а никаких гарантий на выздоровление не было.

Пайк переступает через ствол упавшего дерева и тяжело вздыхает.

– Мы все же попробовали, и это было ужасно. Лео было очень плохо. После курса лечения мы сделали томография, и результаты оказались еще хуже, чем раньше. Лечение не помогло. У папы в клубе по гребле была знакомая, которая занималась нетрадиционной медициной, и он спросил ее о раке. Эта женщина уговаривала маму и папу позволить ей заняться Лео. Она сказала, что успешно излечивала детей, даже одного ребенка с таким же раком, как у брата. Родители много ссорились из-за этого. Мама хотела, чтобы Лео оставался дома в кругу семьи, а папа хотел попробовать нетрадиционную медицину. Не знаю, как папа все-таки ее уговорил, но они все же пошли к его знакомой, а та в итоге оказалась обычной мошенницей. Они заплатили ей тысячи долларов. Им пришлось потратить все сбережения. Получив деньги, та женщина уехала из города, а Лео вскоре умер.

– Какой кошмар, Пайк, – говорю я, чувствуя боль во всем теле из-за страшной трагедии в его семье. – Я так сочувствую тебе и твоим родителям.

Пайк останавливается и смотрит на меня.

– Спасибо, – отзывается он, проводя пальцами по лямке моего рюкзака. – Для нас это было тяжелое время. От этой трагедии мы никогда полностью не оправимся. Мама и папа потом долго ходили к психотерапевту, и я рад, что они все же решили не разводиться.

Я киваю. Сколько же сил нужно, чтобы сохранить брак после такого горя. Пайк смотрит на меня. Он явно хочет сказать что-то еще, внутренне споря с собой, стоит ли.

– Ты как-то спросила меня, почему я так ненавижу ведьм, – говорит Пайк, и кровь стынет у меня в жилах. – Вот поэтому. Та женщина была ведьмой. Она убедила папу, что такую тяжелую болезнь можно излечить только магией. Это и была ее нетрадиционная медицины – магия. Которую мы не могли ни увидеть, ни почувствовать. Нам приходилось верить, что она делает что-то, когда привозили к ней Лео и выписывали чеки. А когда она получила последнюю и самую крупную оплату, то просто исчезла. Потом мы узнали, что она обманула много семей и прикарманила больше миллиона долларов.

Я не могу ничего сказать. Не могу думать. Ноги дрожат и кажется сейчас подкосятся.

Его шутки и колкости, высокомерие и насмешки просто чтобы скрыть глубокую, незаживающую рану, оставленную бессердечной ведьмой, которая воспользовалась горем в его семье.

Нужно все рассказать Пайку. Он имеет право знать. Но как сказать, что мы пошли за совой, потому что я ведьма и прокляла его?

Я прокляла его.

В глазах щиплет, а в горле сдавило так сильно, что не могу сглотнуть. Сложно дышать. Я достаю ингалятор из кармана и делаю два вдоха.

– Ты как? – Пайк смотрит мне в глаза с заботой и волнением. С такой искренностью.

– Прости, – говорю я, пытаясь дышать ровно. – Просто я… Это ужасно. Не могу представить, как вам было тяжело.

Крепко обнимаю Пайка, не желая его отпускать. Он кладет голову мне на плечо, а потом слегка отстраняется и целует меня в лоб.

– Спасибо, что выслушала. Я долго никому об этом не рассказывал. Наверное, мне нужно было выговориться.

– Спасибо, что доверился мне, – отзываюсь я, ненавидя себя за каждое слово.

Пайк снова целует меня и идет дальше. Он делится фактами о птицах, особенно тех, которые нравились Лео, и я слушаю его, а внутри медленно нарастает ужас, пожирая надежды и убеждая, что ничего уже не будет хорошо. Даже если я найду сову, и Пайк не узнает, что я прокляла его, вместе нам не быть.

Нельзя любить кого-то, не зная его. Если я откроюсь Пайку, он никогда не примет меня и тем более не полюбит. А я не хочу постоянно лгать только для того, чтобы мы могли встречаться. Пайк не сможет по-настоящему выбрать меня, потому что не знает, кто я. А я хочу, чтобы выбрали именно меня.

Но после того, как одна ведьма обманула его семью, его прокляла другая.

Легкие горят, когда я пытаюсь сделать глубокий вдох, и я прижимаю руку к груди, умоляя тело и разум успокоиться. Только не приступ паники, мне нельзя терять контроль. После того, как Пайк поделился со мной своей трагедией, я не могу изображать из себя несчастную. Это его история, его прошлое, его жизнь, и я должна впитать ее каждой клеточкой, пока мои тело и разум не поймут, какой ужасный поступок совершила.

Я помню тот случай с ведьмой, обманувшей семью Пайка. Тогда в нашем сообществе его широко обсуждали. Ведьму лишили сил и посадили в тюрьму. Редкое наказание. Или было редким, пока не осудили Эми. Помню, как в тот день мы обедали всей семьей и обсуждали произошедшее. Родители и бабушка говорили с отвращением о