— При императорском дворе не так-то уж и много темных магов, — заметила Филая.

— Ты ведь тоже темная, — возразила я. — Однако никто об этом не знает. Ты пробралась сюда как самый обычный человек. Думаешь, никому другому такое не пришло бы это в голову? Да тут запросто может скрываться половина всех темных магов в Империи.

Уж не знаю, кого я хотела в этом убедить — Филаю или саму себя, однако, когда спустя четверть часа цветочные занавеси раздвинулись и из беседки вышел мужчина, это вовсе не был какой-то неведомый мне темный маг. Это был магистр Линард.

Сердце сорвалось и камнем ухнуло куда-то вниз.

Глава 27

Я застыла, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Весь мир отдалился, осталась только звенящая тишина в ушах и стук сердца.

— Он идет сюда, пригнись! — зашептала Филая, но едва ли смысл ее слов до меня доходил или был хоть сколько-нибудь важным.

Важным было другое: магистр Линард вышел из беседки, где проводил время наедине с этой ужасной женщиной. С той, что возможно убила своего мужа или даже причастна к гибели моих родителей. А главное, она все еще весьма хороша собой. То ли из-за магии, то ли из-за великолепных притирок и снадобий магистра Калмин. Может ли она быть той самой любовницей ректора, о которой все сплетничают и строят догадки? Той самой высокопоставленной дамой при дворе? Почему бы и нет.

— Что ты здесь делаешь? — тихий голос магистра Линарда словно разорвался громом у меня над ухом. И только тогда я поняла, что застыла в своем оцепенении на добрую минуту, ничего не видя и не слыша вокруг. Я не заметила, как ректор приближался к нашему укрытию по выложенной камнем тропинке, не чувствовала, как Филая изо всех сил дергала меня за юбку, чтобы я спряталась.

— Ты шпионила за мной? Зачем?

Ректор бросилакороткий взгляд на притаившуюся за кустом Филаю, и уж он-то ее сразу узнал.

— Судя по костюму горничной, ты пробралась сюда тайно… И никто не знает, что ты темная магесса?

Филая судорожно сглотнула и кивнула — молча.

— Глупо и безответственно! — оценка ректора была сурова и категоричнка. — Как только вернетесь в академию, будете наказаны. И поверьте, наказание будет суровым.

Наказание? Меня оно не пугало. Самое страшное, то могло случиться, только что случилось. Как еще он мог бы меня наказать?

Я еще помнила вчерашний полумрак коридора, его дыхание на моей щеке и эти слова: «Если бы это было так». Надежда, которую я получила после дней и недель безрадостного отчаяния, и как же недолго она побыла со мной. Впрочем, может быть, я все неправильно поняла? Может быть, сирра Траум, к примеру, его осведомительница. Ну а что, должны ж быть у ректора в светлом дворце свои глаза и уши, кто-то, кто рассказывает ему обо всем, что происходит. Ведь может, может такое быть!

И снова я разозлилась на себя. Зачем придумывать глупые оправдания, когда причина наверняка проста и очевидна.

Магистр Линард все еще говорил что-то про наказание и слежку, не уверена, что разобрала хотя бы что-то из этого.

— У вас с ней было свидание? — перебила его я и посмотрела прямо в глаза жадно, требовательно. Мне нужно получить ответ. И плевать, кто там и что об этом думает. — Отвечайте!

Никогда раньше я не посмела бы разговаривать с ним так. Но сейчас это было неважно. Неважно, что он подумает обо мне, неважно, какое наказание подберет: монастырь, отчисление, да пусть даже сама смерть, — мне нужно было знать ответ.

Магистр Линард замолчал на полуслове. И наверное, впервые за это время я увидела в его взгляде растерянность. Он не ожидал этого вопроса и не хотел отвечать. И… кажется, не находил, что ответить. Я смотрела на него во все глаза и почти кожей чувствовала борьбу, которая происходит сейчас в нем. Наконец, он отвел глаза и выдавил из себя:

— Да, у нас было свидание.

И что-то внутри меня умерло навсегда.

— Все понятно, — прошептала я одними губами, почти без голоса. И только тогда повернулась к подруге:

— Пойдем, Филая. Мы-то думали, что тут происходит что-то интересное, а это всего лишь пошлая интрижка. Не стоило нашего внимания.

Я развернулась, и больше не взглянув на ректора, проследовала по тропинке. Через несколько шагов меня догнала Филая. Она почему-то обняла меня за плечи.

— Ты как? — спросила она с участием в голосе.

— Обыкновенно, — с напускной легкостью сказала я. — Мы ведь не первый раз следим за кем-то, кто оказывается невиновным. Один магистр Аберардус чего стоит.

Я выдавила из себя улыбку.

— Брось, — Филая поправила выбившийся из моей прически локон. — Я и раньше догадывалась, что он тебе нравится, но не думала, что так.

Значит, она все поняла и скрывать нет смысла. Я пожала плечами.

— Какая разница. Я выхожу замуж за принца, а он пусть остается со своими распутными дамочками. Все так, как должно быть.

— Думаешь? А вот мне кажется, что совсем не так, — задумчиво произнесла Филая.

И только я хотела спросить, что она имеет в виду, как откуда-то сбоку, из-за высоких кустов, донеслись голоса. Один из них точно был женским, и совершенно очевидно, эти люди ссорились. Мы с Филаей переглянулись, подумав, наверное, об одном и том же. Может быть, у любвеобильной сирры Траум была здесь не одна встреча? Свидание с ректором само по себе, а что-то другое, важное и связанное с коварными планами, само по себе.

Филая деловито щелкнула пальцами и наши шаги стали почти бесшумными. Какое чудесное заклинание, вот почему бы ей не рассказать мне о нем раньше? Скольких неприятностей удалось бы избежать. Впрочем, сомневаюсь, что оно помогло бы защититься от такого опытного мага, как, к примеру, магистр Аберардус.

То, что мы услышали, подобравшись поближе, действительно было ссорой. Только вот сира Траум действительно была не при чем. Ссорились двое, и оба были нам знакомы. А вот то, что они знают друг друга, мне бы даже в голову не пришло.

— Все это время я сквозь пальцы смотрел на ваши штучки, — выговаривал главный императорский лекарь магистру Калмин. — Все эти зелья, притирки и снадобья сомнительного качества…

— Вот уж нет, — возмущенно перебила она.

— Непроверенные темные зелья, — с нажимом сказал он.

— Очень даже проверенные, — магистр Калмин горло вскинула подбородок. — Более того, проверенные самой императрицей. И она всякий