— Завтра, баба, завтра все даром будет! — зачастил сердитой скороговоркой и протянул короткопалую пятерню за своим товаром.

Заколебалась, вернуть или придержать… Но опытный торгаш торопил, и женщина покорно протянула игрушку. Блеснул на ней лучик солнца и разлетелся на мелкие осколки, лавочник бросил погремушку к таким же заманчивым безделицам.

Огорчилась так, словно по ее вине выскользнуло из рук что-то, и вправду добытое задаром… И еще крепче прижала к себе узелок с деньгами.

А ярмарка вокруг кипела, торговалась, гомонила выкриками зазывал, гудением рожков, пиликаньем губных гармошек, пронзительными трелями свистулек… С площадки, где пристроились нищие, долетало жалкое скуление флейты и дудок — и там каждый на свой манер выпрашивал геллер.

Странно, Василько, что держался за мамин подол, уже не дергал, не просил. Неужто и мальчик понял издевку жуликоватого лавочника?

— Может, отдадите за шестьдесят геллеров? — Мать накинула десять в надежде сторговаться и тут же пожалела, хватило бы и пяти…

— Бери за восемьдесят! — ответил небрежно и протянул итальянскую губную гармошку здоровенному парню. Тот явно был при деньгах и красовался в новой, купленной здесь же шляпе, за витой шнурок которой заткнул букетик искусственных цветов с зеркальцем посередине.

«Взять, не взять?» — Право, можно было подумать, что стоит она посреди реки и видит вдали желанный берег…

— Хорошо плачу — целых шестьдесят геллеров!

Торговец будто оглох.

Решила: одних слов недостаточно! Добыла из заветного узелка ровнехонько шестьдесят геллеров, остаток поскорее спрятала обратно, протянула руку с деньгами так, чтобы были видны, и звякнула медяшками.

— Я уже плачу, пан хозяин! — Она попыталась перекричать ярмарочную толпу, а как же, ведь не что-нибудь — погремушку покупает!

Лавочник быстро собрал высыпанные на ладонь монетки. И, не досчитавшись, заорал во всю глотку:

— Глядите, люди добрые, баба обдурить хочет! Сторговались за восемьдесят, а что дает?! — и дразнил — тряс звонкими бубенчиками.

На звяканье подошла молодица в красном платочке с ребенком на руках, и лавочник протянул ей игрушку, словно именно она должна была рассудить спор.

— Отдаю по дешевке…

Василина растерялась: глядишь, так и продаст выбранное, облюбованное!

Женщина смущенно улыбнулась — ребенок тянулся к погремушке. Лавочник выбрал самую яркую и отдал им.

«А если бы мою…» — подумала, и сердце екнуло, забилось…

Выложила-таки эти двадцать геллеров… Но, когда представила, сколько будет радости у детей, медяки и вправду показались нестоящими…

Пытался Василько выпросить еще и сахарный свисток но мать поскорее увела его от прилавков и заторопилась домой. Пришлось поспевать за ней вприпрыжку. Но зато по дороге, когда ярмарочная толпа поредела и не страшно было, что выхватит кто-нибудь у ребенка драгоценную покупку, отдала наконец ее мальчику, тут уж вволю мог он наиграться и налюбоваться!

Подошла еще к одной палатке. Здесь соблазнилась алюминиевыми ложками — продавец бил ими по столу в доказательство прочности своего товара — и выложила целую крону за полдюжины… Сторговала еще для детей по дешевому бублику, и была это настоящая ярмарка с изобилием товаров, с толпами шумных людей, которые разглядывали, приценивались, торговались, а бывало, и жалобно упрашивали…

Прошли годы. Прошло уже много-много лет…

Но отчего именно та давняя летняя ярмарка вспомнилась сейчас? Отчего именно ее не может забыть? Чем растревожила душу?

Ссора! Ссора Миколы с ней!

Как только увидел погремушку, дара речи лишился. Василина видела все так ясно, будто случилось это вчера… Была она доброй, незлопамятной, но щемящая боль от бессмыслицы и жестокости той проклятой нищеты не уходила из памяти сердца…

«Ты небось на заработках по чужим краям руки до крови не сбивала… Сорочка на плечах не расползалась от горького пота… Ты… У тебя…» Казалось, скорее придет конец света, чем наступит конец этой ссоры…

Ни словечка не проронила в оправдание, хоть и у нее от тяжкой работы кровили руки, и у нее на плечах расползалась сорочка… Сказала только: купила, мол, погремушку малышам для забавы. А Микола ответил еще злее: «Сыты ею не будут!»

И только когда облила игрушку горючими слезами, угомонился, затих.

Чудеса! Прямо-таки чудеса! Забавные бубенчики, в которых дробились солнечные лучики, когда мечтала она у палатки хоть о самой малой радости для детишек, пока колебалась, платить ли, и пыталась выторговать лишний геллер — после ссоры с мужем эта веселая игрушка превратилась в жалкую немую жестянку, не имеющую ни цены, ни смысла… Даже дети разделили это странное чувство, никто не играл с ней и валялась она на полу, пока кто-то, споткнувшись, не зашвырнул бывшую забаву под кровать. И когда во время уборки выгребли ее оттуда веником, Василина даже вздрогнула. Не откладывая, сразу же закинула подальше в густую кукурузу, благо росла она под самыми окнами. Знала, теперь Микола уже не устроит скандала…

И тут же об этом забыла.

Когда осенью убрали кукурузу и выгнали скотину на опустевшее поле, погремушка звякнула под копытом коровы. И, хотя щедро светило и грело осеннее солнце, лучи его больше дробились на круглых бочках бубенчиков. Василина подняла находку, поглядела молча, и вдруг все, что было связано с ней, показалось таким будничным, таким простым, не заслуживающим ни единого доброго слова…

Чтобы Микола, шагая весной за плугом, не наступил случайно на предмет давнего раздора, забросила погремушку в заросли терна. Послышался глухой треск, видно, попала жестянка на камень и разлетелась…

Не просто вспомнилось прошлое по дороге на Русскую Мокрую — отозвалась старая боль в сердце.

И вызвал все это в памяти смешной плюшевый медвежонок…

ПЫШКИ

В те времена пекла она пышки два раза в году.

Это сегодня можно из белой муки печь и хлеб, если пожелаешь! «Сытые времена настали, не то что было раньше…» — говорят сейчас люди, а она знает это лучше многих и по себе, и по своей семье…

Эх, кабы молодость вернуть! Да не вернешь…

Сказать только, пышки два раза в году! А когда пекли, какой наступал праздник, какой светлый день!

Хорошо бы его всегда вспоминать таким…

Вся история приключилась на второй день рождества и произошла в считанные минуты… А вот поди ж ты, память об этом тревожит до сих пор…

Собрался как-то Микола в зимний день вместе с хозяином Юрием Мигалицко на Делуц. Далеченько была гора, да купил там Юрий по случаю халупку, и теперь нужно было разобрать ее, перевезти и сложить заново. Пригодится еще в хозяйстве и зимой и летом.

День выдался солнечный, хоть студеный ветер пробирал насквозь. Оделся Микола вроде