А я отвечу:

– Как же прекрасно, что все так хорошо закончилось!

На столе лежало расписание электричек. Оставалось всего три поезда из города. Может, тут еще автобус какой-нибудь ходит? Что-то Лидия возвращаться не торопится.

Пришла электричка, по улице протопал народ с тележками и рюкзаками, растекся по своим участкам. Я послонялся по дому, попробовал читать.

Еще электричка. Постоял у калитки, поглядел на приехавших дачников.

Последнюю электричку из города встречал на платформе. Было уже темно и прохладно. Давно погасло золотисто-красное солнце, оставив только отпечаток в памяти: августовский вечер, яблоки в траве, далекий разговор и кроны ленивых деревьев. Лидия не приехала. Может, решила переночевать в городе? Ну, мало ли, немолодая все-таки женщина, устала, приедет утром.

Ночью

Проснулся ночью. Посреди бескрайней, безграничной темноты и тишины. Дачный поселок, напившись крепкого августовского воздуха и лесных запахов, наработавшись в огороде, спал, как бревно – ни всхрапнет, ни шелохнется. В городе так может быть, только если вы уже умерли. В городе всегда машина мимо проезжает по улице, шумит и лучами фар проводит по потолку, обязательно что-то где-то дребезжит, гудит, светит, всегда что-то роняют или двигают соседи. Город спит очень беспокойно, ворочается во сне, вздрагивает, вскрикивает. Мой сосед, который живет этажом выше, иногда рано утром чихает – громко, с разгоном и эхом, которое катится по коридору, а потом обратно. Я этого соседа никогда в лицо не видел, зато слышу его, когда он чихает или когда ругается. Отдельные слова не разобрать, слышно только: «бу-бу-бу… деньги!.. бу-бу-бу… деньги!» Его жена тоненько возражает, а потом каждый раз достает пылесос и шумно с завываниями пылесосит. А потом надевает свои стучащие тапки. Если ходит и стучит – значит, они поссорились.

Хоть бы сейчас кто-нибудь постучал, залаяла бы собака какая-нибудь, петух прокукарекал. В темноте было видно только, что на стене вырисовывался чуть более светлый прямоугольник окна. Представилось, что сейчас на этом светлом фоне появится силуэт человека, бандита с пистолетом в руке, и он станет неслышно двигаться в мою сторону. Да, это было самое страшное, что в этой темноте вокруг сейчас могло происходить что-то неслышное.

И еще я вдруг почему-то очень хорошо представил себе, даже почувствовал, что так и сгину в этом поселке. Так же, как Лидия сгинула в городе. Что-то неправильное я сделал, как будто местами с ней поменялся. Она должна быть здесь, в этом домике, сейчас, спать на своей кровати. Это ее темнота и ее тишина, и, может, она даже чувствует себя в них уютно и безопасно. А я должен быть в городе.

Утром

Утром все, что думалось ночью, развеялось – так всегда бывает. Поэтому первое правило в любой ситуации – это дотянуть до утра. А там, глядишь, все само собой как-то разрулится, и страхи отложатся до другой, когда-то в будущем возможной ночи, когда будешь снова вот так же лежать без сна.

Хотя вот эта мысль, что мы с Лидией вроде как поменялись местами, все-таки не давала мне покоя и на утро. Я подумал, что вдруг она пошла в мой «Праздник», стала там расспрашивать о том, кто разбил витрину, и попалась на глаза каким-нибудь Витюшиным помощникам. Они ее схватили и привели к своему боссу. Но она ему, конечно, ничего про меня не сказала.

Вполне ведь может быть, что все эти дни Витюша меня искал, строил планы кровавой мести, опросил весь коллектив банка на предмет того, где обретается Антон Скворцов, устроитель незабываемых впечатлений. В голову лезет вся эта ерунда из девяностых. У каждого в детстве был какой-то страх: кто-то боялся привидений, кто-то маньяков, Ксюха говорила, что боялась старуху. Не какую-нибудь конкретную, а просто собирательный образ старухи. Я ее спрашивал: как же ты тогда по улицам вообще ходила, от каждой бабки, что ли, убегала? А она отвечала мне: в том-то и дело, что в детстве по улицам ходили бабки, или, еще лучше – бабушки. А старуха – это была совершенно особого рода старая женщина, и единственное, что Ксюха о ней знала – это то, что она очень страшная. А я в детстве боялся бандитов во всем их злобном разнообразии: начиная от тех, что в кино скакали в шляпах на конях вслед катящему по прерии поезду, груженному золотом, и заканчивая теми, что стояли у входа на наш городской рынок, покачивая в ладонях ножички и лениво оглядывая прохожих. Очень пугали байки про одетых в малиновые пиджаки и увешанных золотыми цепями братков, которые пытали людей горячими утюгами. Я даже выходил из комнаты, когда мама бралась гладить – очень уж разыгрывалась недобрая фантазия при виде утюга. Утешало только, что этих братков, по крайней мере, сразу можно будет распознать по внешнему виду и успеть убежать. Когда подрос, стал лучше разбираться в классификации бандитов, отделять мелочь от реально плавающих в водах нашего городка акул. Блин, наверное, до сих пор боюсь бандитов.

Серега, насколько я помню, в детстве больше всего боялся зубного врача. Так что его сломать будет легко. Ведь даже если он сразу не раскололся и никому не сказал, откуда я взялся, то на камерах наблюдения, распиханных по всем банковским коридорам, прекрасно видно, как мы с ним жмем друг другу руки, разговариваем и похлопываем один другого по плечу. И как он передает мне ключи от Витюшиного хай-тековского кабинета. Станут копать – а мы с ним еще и одноклассники. Отведут Серегу в отдельное помещение, без окон, с зеркалом во всю стену, через которое за допросом будет наблюдать сам генеральный, и грозный начальник охраны скажет:

– Ну что, – и глянет в личное дело, – Минченко Сергей Алексеевич, такого-то года рождения, проживающий по такому-то адресу, а ну-ка рассказывай нам все, что знаешь. А то не видать тебе в нашем банке места заместителя начальника отдела кадров. Да и в других банках тебе тоже ничего не видать. И мы вообще еще подумаем и взвесим, останешься ли ты еще в этом городе. Могут ли жить и работать среди нас такие люди, которые дают ключи от кабинета генерального директора банка таким неблагонадежным личностям, как Антон Скворцов. Вдруг он там все наши коммерческие секреты узнал и слил конкурентам. Он, может, только затем весь этот так называемый корпоративный праздник и мутил.

И бьет кулаком Серегу по зубам. Серега, конечно, сразу сломается. Так и вижу, как он сидит перед начальником охраны