Одна из русских традиций, которые так интригуют охочих до экзотики иностранцев, – застольное пение душераздирающе грустных песен. Ни у американцев, ни у французов, ни у японцев такого нет. Когда француз выпьет, он горланит разухабистые «chanson à boire», смысл которых сводится к тому, что надо выпить еще. Пьяный американец вообще не станет петь, если только не находится в караоке-баре. И лишь русские заводят хором «То не ветер ветку клонит», «Что стоишь, качаясь» или одну из бесчисленных военных песен. Кажется, этот русский надрыв не понять никому – кроме португальцев. У португальцев есть «saudade» – основа национального самосознания, меланхолия и ностальгия, тоска по местам и людям, которых больше нет, или тяга к тому, чего быть не может, безответность и беспросветность, песня в стиле фаду, который оказался похожим не на фламенко, как я предполагал, а на русские романсы, но еще надрывней. В португальской системе координат без саудад человек – еще не до конца человек.

Даже в заздравном тосте «Saúde!» мне слышится вездесущее «saudade». А услышав впервые глагол «saudar», я решил было, что он означает «жалеть», и использовал его так, пока мне не объяснили, что «saudar» – это приветствовать; что «saudável» – не жалостливый или заслуживающий жалости, а здоровый. Впрочем, одно другого ведь не исключает. Между здравицей (saudações) и тоской (saudades) – зыбкая грань. Иногда этим словом заканчивают письма: «Saudade, Vadim». «Скучающий по вам Вадим». Именно Вадим, а не Дэмиен: в Анголе я снова обрел свое прежнее имя. Тут нет правила открытого слога, да и русские имена до сих пор в ходу. Одного из популярных эстрадных исполнителей зовут Ivan Alekxei, другого – Yuri da Cunha. Так что имя Vadim здесь не в диковинку. Как не в диковинку и русская тоска. Фаду, тысяча саудадеш.

Но фаду – это не исконно ангольское, русско-португальскую тоску саудад завезли сюда колонисты (так же, как и бакальяу[57], маниоку, пальмовое масло, кукурузу, гитару, аккордеон, футбол, хоккей на траве, карнавал, католицизм, сифилис, туберкулез, работорговлю и бразильскую земляную блоху, вызывающую какую-то страшную лихорадку). Исконно ангольское, анголанидад, – это, в сущности, антисаудад. Всенощный танец батуке, предназначенный как для жизни, так и для смерти, под стук барабана и накрапывание ксилофона киссанжи. Хрипло воркующие голоса певцов в стиле семба. Зажигательный репертуар группы «Нгола ритмуш». Если не понимать слов, никогда не догадаешься, что это игривое и жизнерадостное – музыка протеста. Революционные гимны, под которые можно плясать до упаду. Мелодичные песни партизан «que passa o tempo lá na mata, lá na mata do Maiombe, lá nas chanas do Leste»[58].

Когда Синди разглагольствовал об ангольской музыке, это был всего лишь светский треп, уводящий в сторону от заданного ему вопроса. Эзопов язык. Я так это и воспринял. Но самое удивительное было в том, что и прямой, необязательный смысл высказывания Синди затрагивал что-то важное (как ему это удается – быть точным даже там, где он намеренно гонит пургу? домашние заготовки? стихийный талант адвоката?). Я и сам уже успел отметить, что дух места выражается здесь прежде всего через музыку. «Анголичность». Хорошее слово. Изящно. Если хочешь понять Анголу, начни с музыки. Давид Зе, Бонга Куэнда, Элиаш диа Кимуэзу, Валдемар Баштуш, Паулу Флореш. Angola que canta[59].

В музыке – то, что находится за пределами гостиницы для экспатов. Правда здешней жизни, «анголичность» северных и южных мбунду с их умением выпутываться из любой трудной ситуации. У них это получается грациозно, естественно. Врожденная пластика выживания. Невозможно представить, сколько страданий перенесли жители Анголы за двадцать семь лет гражданской войны, за пятнадцать лет войны за независимость, а уж тем более при «колонах». Двести пятьдесят лет работорговли, сто лет поселенческого колониализма, потом – афросталинизм МПЛА на побережье и повстанческая тирания УНИТА во внутренних регионах. Трудно найти страну с более трагическим прошлым. Все мои проблемы кажутся смехотворными по сравнению с теми проблемами, которые изо дня в день решают ангольцы. И при всем при том никто не танцует так беспечно, так самозабвенно, как они. Может, в этом секрет их стойкости.

Саудад накладывается на анголанидад или, наоборот, анголанидад – на саудад, и получается самая взрывоопасная смесь музыкальных стилей, какую только можно представить. Тут и уличная бравада кудуро, и чувственность кизомбы, и печаль фаду[60].