Женя направилась к автомобилю, перекрывшему вход в садик, но Денис её мягко остановил:

— Моя машина дальше, во дворе того дома.

— А…

— А эта дождется утра, надо же Стасу на чём-то домой вернуться? Пошли!

Но стоило им обогнуть неживое препятствие, как появилось новое, вполне живое и сердитое.

— Так, так, так, вот это встреча! — Александр смерил взглядом зятя и дочь. — Гуляем, значит? Женька, у тебя совесть-то есть?

— У меня? — изумилась дочь. — Свою поискать не хочешь?

— Я — твой отец! По закону ты должна мне помогать, а ты ушла, бросила одного. Там еще соседка твоя верещит насчет графика, долбит, как дятел и прямо темечку. Иди, разберись. Заодно приготовь что-нибудь, со вчерашнего дня горячего не ел.

— Александр Семенович, а ты не оху… л? — обманчиво-спокойно спросил Денис. — Дети обязаны обеспечивать недееспособных родителей — инвалидов, там. Или кто заболел и сам о себе заботиться не может, а вы, насколько я вижу, вполне дееспособны, здоровы и даже ещё не на пенсии. Потом, у вас своя жена есть, к ней претензии и предъявляйте, а мою Женю не трогайте. Она теперь только передо мной отчитывается.

— Верка на развод подала, меня из дома выгнала, — сообщил Александр, косясь на дочь. — Вернулся в родительский дом, вернее, комнату. Да, моя мать её внучке завещала, но это не означает, что я не могу тут жить.

— Только, если Женя разрешит! Жень, ты приглашала отца?

— Нет.

— Вот! — мужчина повернулся к тестю. — Из-за вас ей пришлось уйти ночевать в садик! Выжили дочь, ещё что-то требуете.

— Я её не выгонял! Взяла бы раскладушку и отлично устроилась. А мне куда было идти? Квартира Веркина, — заорал отец и сбавил обороты, увидев, как передернулось лицо Евгении. — Всю жизнь положил, работал на них, а теперь не нужен стал? Мать её, шалава, хахаля привела, законного мужа, как кутёнка, на улицу выкинула. И сидят там вдвоём, добро караулят, что б я, ни боже мой! — не смог вернуться. Ты, Дениска, смотри — Женька Веркина дочь, а яблочко от яблоньки рядом падает.

Денис вспыхнул, задвинул Женю себе за спину и подошел к тестю вплотную:

— Александр Семенович, только потому, что здесь Женя, вы еще и не схлопотали по морде.

— Что?!

— Язык, говорю, прижмите. Чтоб через два дня духу вашего в комнате не было! Мне по барабану, куда вы пойдете — к жене, к друзьям, в гостиницу или под мост. Главное, чтобы вы больше Евгении не надоедали. Разбирайтесь со своей женой сами, не привлекая дочь. И претензии поумерьте. Вот станете немощным, тогда да, не бросим, а пока — сам, всё сам!

Женя стояла, пытаясь понять, что только что произошло — Денису не всё равно, он хочет помочь? Сначала Стаса одернул, чуть не испепелил того взглядом, сейчас тестя на место поставил. Неужели отец послушается и освободит комнату?

— Послезавтра утром лично проверю, в каком состоянии жилплощадь, ключи оставите у соседки, — закончил Денис и потянул Женю за руку, — Пойдем!

Обогнув опешившего отца по дуге, они дошагали до пятиэтажки и сели в машину Дениса.

Александр посмотрел им вслед и сплюнул.

Вырастил на свою голову! Лучше бы Верка аборт сделала! Или надо было никого не слушать, а уехать, пусть сама разбиралась бы со своим пузом — кормила, воспитывала и огребала бы от неблагодарной.

Дышать воздухом расхотелось, мужчина вернулся в квартиру, пнул попавший в коридоре под ноги детский трехколёсный велосипед. Игрушка, громко брякнув, влетела в стену, посыпалась побелка, и на грохот выскочила соседка.

— Ты чего это чужие вещи портишь? — мигом оценила она обстановку. — Завтра же к участковому пойду! Явился, живёт без регистрации, имущество портит, за собой не убирает.

— Следи за своими спиногрызами, — парировал мужчина. — Имущество на своей жилплощади должно находиться, а не под ногами в местах общего пользования валяться. Я тут жил, когда тебя и в проекте еще не было, кто ты такая — мне указывать? Смотри, а то сама отсюда с узелком вылетишь.

— Ты мне угрожаешь? — взвилась Любка. — Да я тебя сейчас! Да я в полицию! Да я в газету! Я — мать-одиночка, меня никто и пальцем не тронет!

— Оно и видно, что никто не трогает, — заржал отец Жени, прежде чем захлопнуть дверь перед носом разъярённой соседки. — То-то ты такая нервная, да злющая. Ясное дело — мужика тебе надобно, только кто ж на такое чучело посмотрит. Но ты, ежели совсем припрёт, обращайся. Поллитру уговорю и обслужу в лучшем виде, ещё ни одна не жаловалась!

— Ах, ты! — но Любке оставалось только кричать в закрытую дверь и колотить в нее руками — Александр больше не отзывался.

Поорав с полчаса, Люба устала, вспомнила про кипящий суп и отправилась срывать обиду на овощах и небольшой постирушке. С маленькими детьми каждый день стирка, а если эти дети — мальчики, то не один раз в день.

Яростно натирая Валькину маечку, женщина перебирала в голове варианты, как она ответит наглому мужику, когда тот вылезет из комнаты и что предъявит Евгении, когда она, наконец, заявится домой.

Резкий звонок в дверь прервал полёт её мысли. Подождала, не выйдет ли Женькин отец или Степан, но мужики сидели тихо, и покидать комнаты не спешили. А звонок надрывался.

— Да твою мать! Кого нелёгкая принесла? — наскоро вытирая мокрые руки, женщина распахнула дверь. — Вам кого?

— Здравствуйте, я мама Евгении, можно войти?

— Женьки нет дома. Уже который день глаз не кажет, зато поселила тут обормота, завтра в полицию пойду, пусть забирают, — выпалила Люба и добавила с надеждой. — Или вы его сейчас сами заберёте? Велосипед Валькин пнул, свет в туалете не гасит, бумагу мою расходует, грязную посуду в мойке бросает. Я ему нанималась, что ли, убираться?

— Меня зовут Вера Владимировна, а вас как?

— Люба.

— Любочка, где мы можем с вами поговорить? — доброжелательно спросила женщина.

— А кто это с вами? — Люба с подозрением перевела взгляд с мамы Евгении на стоящего рядом с ней мужчину. — В Женькиной комнате ейный папаша, она сама мне в записке написала, а это кто?

— Я муж Веры, — красивым басом ответил мужчина. — Пётр Гаврилович. Говорите, Женя давно не появлялась, а Александр Семенович ведет себя неподобающе?

— Неподо… что? Как свинья он себя ведёт, и больше это терпеть я не намерена! Проходите на кухню, там свободнее, а в комнате мальчишки, слова сказать не дадут — то дерутся, то мирятся, никакого