– Поедем со мной, – предложила я Габриэль следующим утром.

Шофер Леона уже ждал за рулем красного автомобиля, чтобы отвезти меня на станцию.

Солнце только начало подниматься, слабый свет мерцал за серым занавесом. В доме было тихо. Даже лошадей еще не вывели из стойла. Пастбища вокруг Руайо были пусты, напоминая ковры изумрудно-зеленого цвета с серебряной глазурью инея. Габриэль куталась от холода в свой белый халат, ее распущенные волосы взъерошил резкий порыв ветра. Вчера вечером, когда мужчины внизу играли в карты, она призналась мне, что все еще мечтает стать артисткой.

– Ты можешь снова пройти прослушивание, – сказала я.

А почему бы и нет? Она отдохнула. И могла бы брать уроки у другого, куда лучшего учителя. Это была отчаянная мысль, но, покидая Габриэль, я чувствовала, что снова теряю ее. Я боялась разлуки.

– Виши был дурным сном, Нинетт. Кошмаром. Здесь мне все нравится. Это не будет длиться вечно. Но сейчас я счастлива.

Да, счастлива. Я заметила. Это была ее жизнь, а мне пришло время вернуться в Виши, чтобы разобраться с моей. Лучо был женат. Эдриенн собиралась замуж. Я должна была стать следующей протеже Мод. А пока меня ждали Жирары и их клиенты. Появились завсегдатаи, дамы, доверявшие моему мнению, утверждавшие, что никогда не получали больше комплиментов, чем надев шляпку, выбранную мной.

Я поцеловала Габриэль в щеку и села в автомобиль, в глубине души желая вернуться в дом, подняться по лестнице, чтобы попрощаться с Лучо, увидеть его в последний раз. Но мы уже с грохотом тряслись на подъездной дорожке, и я оглядывалась до тех пор, пока Габриэль, Руайо, Лучо и все остальное не превратились в размытое пятно.

ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ

Эдриенн вернулась из поездки уже в новом, 1909 году. Она вошла в шляпный магазин с обычным безмятежным видом, но в ней появилось что-то еще, что-то новое, сияющее и…

– Ты влюблена! – воскликнула я. – Поездка в Египет! Это сработало!

Она кивнула, и ее лицо просветлело.

– Да, так и есть. Это случилось!

Я поспешила к двери и перевернула табличку с ouvrir на fermé[49]. Жираров не было в городе, они уехали на похороны родственника, а мне не хотелось отвлекаться на посетителей, пока все не разузнаю.

– И кто же он? Кого ты выбрала?

Она села на шелковый диван, предназначенный для посетителей-мужчин, скучающих, пока их жены примеряют шляпы.

– Господина де Жюмильяка интересовали только храмы, – начала она, – как можно больше храмов. Месье де Бейнак беспокоился лишь о том, чтобы туземцы обращались с ним, как с принцем. Но Морис – я имею в виду господина де Нексона… – Внезапно ее охватили эмоции, какое-то время она не могла говорить, пока в порыве не выпалила все: – Мы находились среди пирамид, сфинксов, красот Нила и его народа, все это было необычно и великолепно, но он смотрел только на меня!

Мои ноги подкосились, сердце заколотилось. Я опустилась на диван рядом с ней. Декурсель не мог бы написать лучше.

– Господин де Нексон, – продолжала она, – не портил впечатления от романтических панорам Нила бесконечными разговорами о технике мумификации, как это делал господин де Жюмильяк. Он не заявлял в присутствии персонала, что «единственный способ справиться с арабами – это палки», как это делал месье де Бейнак. Когда маленькие дети кричали «бакшиш», он не прогонял их с выражением отвращения на лице.

Нет, ничего подобного!

Господин де Нексон спокойно вытаскивал из кармана монету или кусочек тростникового сахара. Каждый раз. И он не старался заплатить водоносам или мальчишкам погонщикам ослов меньше оговоренной платы, жалуясь на вкус воды или качество ослов.

– В Египте я увидела душу господина де Нексона и думаю, что он увидел мою. – Ее слова поразили меня, словно откровение. Это то, что я почувствовала в Руайо, встретившись с Лучо. – Теперь ему нужно рассказать обо всем родителям, – продолжала Эдриенн. – Он уверен, что они тоже влюбятся в меня. Но что, если этого не случится?

– Конечно, влюбятся, – сказала я. – Иначе и быть не может. Как только они увидят тебя, просто не смогут не полюбить. Как и все, кто с тобой знаком.

Она рассказала подробности своей поездки, а я – о своем визите в Руайо, о том, что Габриэль, как однажды заметила Эдриенн, наслаждается в la vie château, о том, что никогда не видела сестру такой довольной.

– Она счастлива, как и ты, Эдриенн, – добавила я.

Я не стала рассказывать ей о Лучо. Он был моей тайной. Это был единственный способ сохранить ее.

Теперь, когда Эдриенн была официально помолвлена, я решила сообщить Дельфине и Софи, как жестоко они ошибались на наш счет. На следующее утро я зашла в цветочный магазин. Софи была более разумной, и я подумала, что, если удастся достучаться до нее, она, возможно, уладит все с Дельфиной. Я скучала по нашей с ними болтовне. В глубине души я хотела вернуть их дружбу. В Виши у меня больше никого не было. Габриэль не собиралась в ближайшее время покидать Руайо. Неизвестно, куда дальше занесет ее жизнь, но не стоило ждать, что она вернется в Виши. А Эдриенн скоро выйдет замуж, посвятит всю себя господину де Нексону, и у нее не останется времени для меня.

Я поймала Софи на улице как раз в тот момент, когда она возвращалась с доставки.

– Антуанетта? – Она искренне удивилась. – Что ты здесь делаешь?

– Моя тетя помолвлена, – ответила я. – С бароном. Одним из тех, с кем мы были в опере. Теперь тебе понятно, что никто не оказывает интимные услуги? Я вам это и пыталась объяснить.

Потом я призналась, что скучаю по ней и Дельфине.

– А по Алену? – спросила она; мои слова явно не вызвали в ней отклика.

Я колебалась. В ее голосе звучал вызов. Почему она спрашивает?

– Я скучаю по его дружбе.

– А он по твоей – нет. Ты знаешь Камиллу? Высокая девушка, работает в обувном отделе «Пигмалиона»? Он встречается с ней. У нее талант расставлять товары в витринах в выгодном свете. Настоящая трудяга.

– Рада за него. – Я улыбнулась, хотя ее слова больно жалили, намекая, что он интересовался мной только потому, что жена ему была нужна лишь для помощи в магазине, отстирывания пятен с фартуков и привлекательной расстановки лотков с фруктами и овощами.

– Да! – Она произнесла это почти с удовольствием. – Он напрочь