– Хотел бы я услышать от тебя это слово, когда ты будешь лежать подо мной.

Я свела брови.

– Чего?!

– Ну, давай, скажи мне «пожалуйста»! Скажи с придыханием, своим сексуальным голоском, который у тебя был, когда я массировал тебе шею. Я всю неделю мечтал, как ты будешь умолять помацать тебя еще…

Я уперлась ему в грудь и отодвинула.

– Во-первых, если тебе кажется, что ты шепчешь, то тебе это кажется. – Я приветливо помахала тетке Кеннеди, сидевшей напротив и с любопытством глазевшей на нас. – Во-вторых… – я подалась к нему и тихо прошептала: – Приятно, конечно, узнать, что ты мечтал обо мне всю неделю, но ты не услышишь от меня никаких выпрашиваний. Я не из попрошаек. И не потому, что я выше этого, просто у меня в этом нет необходимости. В-третьих, я не любительница пьяных ласк.

Кеннеди заржал. Не засмеялся тихим и вежливым смехом, а издал оглушительное, наглое, пьяное, утробное ржание. Брэдли, закончив с публичной демонстрацией нежных чувств, подошел и положил Кеннеди руку на плечо, ничуть не смущенный его состоянием.

– Как я рад, что ты решил кончать с этим глупым бойкотом, братишка!

Кеннеди захихикал и врастяжку произнес:

– Знаешь, где еще я кончал? В твоей…

У меня глаза полезли из орбит. Кеннеди говорил негромко – вряд ли Брэдли его расслышал, но я меньше всего на свете хотела присутствовать при традиционной драке на свадьбе и поспешно встала.

– Вы нас извините, мне нужно в дамскую комнату, а Кеннеди как раз собирался мне показать, где тут что.

Кеннеди откинул голову, недовольно посмотрел на меня, покачиваясь на стуле, и ткнул пальцем в противоположный угол зала:

– Вон туда.

Я взяла его под локоть и заставила встать.

– Да, но я же могу заблудиться, проводи меня.

Кеннеди повернул голову к брату:

– Она хочет французских поцелуев. Лезет сосаться, где ни…

Я с силой дернула его за руку. Брэдли засмеялся (значит, не расслышал, что Кеннеди кончал в его невесту) и хлопнул брата по спине:

– Ну, идите, голубки, поворкуйте.

Я подхватила Кеннеди под руку и повела через весь ресторан к туалетам. Когда мы вошли, я решительно развернулась к нему.

– Слушай, мы, конечно, мало знакомы, но за наше короткое знакомство я убедилась, что ты не лишен гордости. Завтра тебе будет очень стыдно, если сейчас ты устроишь дебош. Я предлагаю откланяться и вернуться в дом твоей матери.

Кеннеди, с трудом удерживая расплывающийся взгляд, смотрел мне то в один глаз, то в другой и помаргивал. Его плечи поникли.

– О’кей, – отозвался он слегка растерянно.

– Спасибо. Зайди в мужской туалет и умойся, а я пойду попрощаюсь за нас обоих.

Он сунул руки в карманы.

– О’кей.

Я подождала, пока Кеннеди зайдет в мужскую комнату, и пошла искать его маму. Сюзанна вовсе не удивилась, узнав, что мы уходим.

– Кеннеди плохо себя чувствует, Сюзанна, поэтому мы уж поедем.

Она грустно улыбнулась и взяла меня за руку.

– Я понимаю, как ему тяжело. Но это хорошо, что он приехал. Уходя – уходи, иначе прошлое, как якорь, не даст жить дальше. – Сюзанна погладила мне руку. – А насчет вас с ним у меня хорошее предчувствие. Я всю жизнь работаю с парами, и порой все понятно без слов.

Я подумала, что ее радар любви и отношений безнадежно испорчен, но не стала ее обижать и улыбнулась:

– Спасибо за прекрасный ужин.

Кеннеди по-прежнему дулся, когда мы сели в такси.

– Все нормально? – спросила я.

Он долго смотрел в окно, а затем, к моему удивлению, взял мою руку с колен, переплел наши пальцы и сказал:

– Спасибо.

– Пожалуйста, для чего же еще друзья нужны.

Он поднес наши руки к губам и поцеловал мне запястье.

– Друзья? Значит, мы только друзья?

Учитывая, что волоски у меня на руках и шее мгновенно поднимались, едва меня касалась любая часть тела Кеннеди, я про себя считала, что мы больше чем друзья. Но глупо же вести такие разговоры с выпившим мужчиной, поэтому я кивнула:

– Друзья.

Кеннеди подался ко мне и сказал, понизив голос:

– Очень жаль. Потому что мне реально понравилось, что ты умеешь делать язычком.

* * *

Я открыла жалюзи. Встав в пять утра, я давно надела сливовое платье и даже умудрилась сделать макияж в полумраке. Кеннеди храпел без задних ног. Сразу после пробуждения я, прокравшись по коридору, приняла душ, никого не разбудив. После вчерашнего мне не хотелось общаться с Сюзанной или гостями дома, пока Кеннеди не придет в себя и не послужит буфером.

Тряхнув его за плечо, я сказала:

– Проснись и пой.

Кеннеди разлепил глаза и простонал:

– Который час?

– Почти полдень. Церемония начинается в два, пора собираться.

Он открыл глаза.

– Почему ты меня раньше не разбудила?

– Ну, тебе следовало выспаться.

Волосы Кеннеди были как высохшая швабра. Он кое-как сел в кровати, массируя виски.

– Насчет вчерашнего… Я не очень помню, что я говорил и вытворял.

– Кеннеди, все нормально. У каждого бывают такие дни.

– Я мало что помню после такси.

– Потому что ты отрубился в «Убере», и мне пришлось тащить тебя в дом.

Он нахмурился, вроде бы застыдившись, и спросил:

– Подожди, если я в кровати, где ты спала?

– Рядом, – ответила я правду.

– Ты лежала рядом всю ночь, а я не знал?

– Всю ночь и абсолютно обнаженная, – солгала я. – Видишь, сколько всего проходит мимо, если пить без меры?

– Райли, даже не начинай. Если ты была голенькой, а я продрых целую ночь, я никогда в жизни больше не буду пить.

– Ладно, – смягчилась я, – я была в пижаме. Но я действительно спала рядом с тобой. После вчерашнего ты был абсолютно безопасным – лежал, как груда камней. Даже к утру ничего бы не поднялось, если ты понимаешь, о чем я.

– Почему ты такая снисходительная, раз я вчера вел себя как сволочь? – с искренним недоумением спросил Кеннеди.

Его недоумение было вполне понятным – он не знал, что Фелисити рассказала мне, отчего он зарекся приезжать домой. Кеннеди полагал, что я не в курсе, отчего он так страшился этого дня, поэтому я ответила не совсем правду:

– Разве ты забыл, что свело нас под Рождество? Я-то лучше многих понимаю, как способна выбесить собственная семейка.

Кеннеди откинул одеяло и спустил с кровати ноги. Рубашку я с него вчера стянула, а брюки оставила; в них он и спал.

– Я все равно не понимаю, почему ты так запросто прощаешь мне