– Володя, – сказала она громко. – Тебе нужно взять лес и ларек со свечами. – Все посмотрели на Володю. Сидор молча улыбнулся и закивал Володе. Володя совершенно растерялся. Он скорее хотел исчезнуть, чем узнать о том, чего же вся эта удивительная толпа хочет от него.

– Володя, отец наш владел ларьком, где продавались свечи, – продолжила Катя. – Им должен владеть мужчина, у которого чистые мысли, трезвый ум, который умеет вести дела, договариваться с людьми. Это просто. Договоришься с восковиками, с парафинщиками, сам научишься фитили крутить.

– Я? – выдавил Володя. Это единственное, что он смог сказать в ту минуту.

– Конечно, ты, Володя, – сказал Сидор. – Папа мне завещал лавку и лес, но я в Сибирь уезжаю, кедр искать. Посему ты остаешься. Завтра тебе лавку отдадут во владение, все ключи, деньги, свечи оставшиеся, бумаги всякие. – Бородачи утвердительно покачали головами, глядя на Володю.

– Человек ты степенный, рассудительный, напусто добро в расход не пустишь, с нечестивцами не свяжешься, – сказал тот самый бородач, что не дал Сидору сказать третий символ. – Бери лавку и лес тогда. Тем более ты друг нашей семьи, друг Сидорушки, как тебе не доверить.

Женщина, что сидела рядом, взяла руку Володи и сжала в своей руке, при этом тоже подбадривающе кивнув головой. Володя посмотрел по сторонам и увидел, что все смотрят на него и улыбаются. Такого поворота не было ни в каких его планах. Он скорее думал о возвращении на Урал к матери, думал устроиться работать на завод или, если повезет, в милицию. А тут судьба менялась в один момент. Если ему по какой-то необъяснимой случайности предстояло возглавить, как он понял, деятельность, связанную с продажей свеч, это гарантировало как минимум небедное существование. Отказываться от этого было равносильно отказу от выигрыша в лотерею, о котором многие мечтают всю жизнь и так и не достигают.

– А где ларек этот находится? – спросил Володя у всех.

– Недалеко совсем, два часа отсюда, около подворья, – ответили все.

– Ну, расскажите тогда, что мне делать надо и как, – полный серьезности сказал Володя.

– Главное, – закричал Сидор, – беги от лукавого, если зайдет. Ему свеч не давай. Сам он не возьмет, не может. Увидишь его – бросай все, беги. Он порыщет там и уйдет. Сам вернешься на следующий день. Только людям с надеждой свечи отпускай.

– Не понял, какой еще лукавый? – спросил Володя.

– Ха-ха-ха, – засмеялся бородач, – Гаврила, когда увидал его впервые, бежал как ветер. А когда ему отец завещал ларек, тот тоже спрашивал, мол, как узнаю да что делать. А само все сделалось. Узнаешь, Володя, узнаешь. Не отпускай свечки ему, он не в добрые дела их употребляет.

Володе стало не по себе. Его смущала перспектива встречи с кем-либо, от кого надо так откровенно убегать. Он всерьез засомневался, стоит ли впутывать в свою жизнь все это. Навалилась еще усталость. Как-никак, позади была долгая дорога, а до нее так вообще два года беспокойств и бессонниц. Все за столом стали тихо шептаться, а о нем, кажется, забыли. Видимо, вопрос с ларьком был решен, и у них были еще темы для немедленного обсуждения. Слипались глаза…

– Ты засыпай, Володя, – услышал он откуда-то.

– Третий символ! – раздался крик Сидора. – Никола приходит и свечу зажигает. Покуда свеча будет гореть, Никола будет рядом, будет в сердце смотреть. Увидит огонек – зажжет свечу вечную, которая не гаснет. В сердце будет гореть и не гаснуть. Сердцем думать, сердцем помнить, знать, уметь, работать, смеяться будешь… – раздалось уже издалека.

– Спи, Володя, спи…

* * *

– Какие самые красивые цветы ты видывал? Уверяю тебя, если соберутся лучшие мастера слова все вместе, слов у них не хватит, чтобы описать их красоту. Просто истребляющая красота! Красота, закрывающая собой даже смысл, даже истоки. Я там хаживал. Поначалу утонул в этом во всем, а потом бдительность взяла верх и я решил закрыть глаза. Так и шел вслепую. А ты, Володя, и не видывал красоты настоящей. Думаешь, баба смазливая сидит – это и есть красота? Вот брат мой ветроголовый как делал. Идет баба посмазливее, а он пристроится рядышком. Идет и, казалось бы, на нее не смотрит, но всем кажется вокруг, что они вместе идут. Ну, та-то взглянет на него: довольно или нет. Если довольно взглянула, то дело сделано. А если нет, он скажет что-то вроде: «Что же, вы, девушка, на меня стыд нагоняете». А она и не понимает, о чем речь. А потом объяснит все: «Стыжусь такой красоты, боюсь взглянуть даже». Любая в улыбке расплывется на такое. А он никакой красоты и не видывал, как и ты. Просто телом баба понравилась, вот и подлез к ней. Говорил я ему, мол, добром не кончится, зло творишь ведь. Да ветроголовый и есть ветроголовый. Ты, Володя, не будь таким… Как я на переправу попал? Служил я тогда в первой части, что под Казанью стояла. Добрая часть была, с половины крепыши, отлитые такие. Чего ни спросишь, у всех ответы есть на все. Удивительно! Думаю, неужели человечество дошло наконец до точки, когда все всё знать стали. Ты любого спроси о строительстве гидроэлектростанции какой-нибудь. Он и расскажет, и покажет, как строится, и сводит еще, и позовет, и накормит в придачу. Вот такие добрые люди. А когда на переправу начали набирать, все эти умники рванули со строя, только пятки сверкали. Им кричат, что это приказ, мол, что расстреляют, если на переправу не пойдут. А они говорят, что пусть стреляют. Лучше целым помереть, чем жить невесть каким. Вот как они рассуждали, ты подумай только! Меня одного и послали. Не спал с неделю, все думал, как это будет. Думал, пройду или нет. Со мной эти крепыши и говорить стали бояться, когда выяснилось, что я иду. Обходили меня. Бывало, на кухню иду, завидят меня и дерут. Подойду к кому поговорить как раньше, а он стеночкой от меня. А потом вслед смотрели. Выстроились все, смирные стояли такие. Шел долго, страшно было. А потом такая красота! Знали бы они! Да ты спи, Володя, спи…

* * *

Володя дождался нужного автобуса, ввалился в него, нашел свое место и принялся рассматривать здание вокзала в окне. Повсюду были блестяшки, заманивающие покупателей и зевак. Вдалеке стоял человек с рупором и что-то вещал. Видимо, это был зазывающий к какому-то происшествию или представлению.

Вскоре они ехали вдоль полей, а потом вдоль деревень, где бегали козы.