Хурт переключил тумблер и нажал несколько кнопок. Покосился на подключенный планшет, и снова пробежал пальцами по кнопкам.

Ну не любил он эту виртуальную фигню. Окна, голограммы. Не то, чтобы он ими пользоваться не умел, но не любил. То ли дело рычажки, тумблеры, на худой конец — кнопки. Ощущение давления, вибрации под пальцами. Как ответ самого корабля на его подбадривание и комплименты.

Вот взять хотя бы эту яхту. Челнок челноком, прогулочный вариант. Последний кораблик, на котором будут искать контрабандиста и убийцу под грифом "особо опасен".

Ведь на вид и не скажешь, что сияющий новенькой краской корпус выполнен из особого сплава, способного сдержать прямо наведенный лазер. Да и ионные бластеры тоже, не вечно, конечно, но довольно долго. А уж про начинку и говорить не стоит — один только генератор полей даст фору любому флагману безопасников.

Хурт погладил консоль.

— Хорошая девочка. Если продержишься так ещё два гиппера, получишь апгрейд турели и ионный накопитель. Заслужила.

С такой теплотой он никогда не разговаривал с людьми. Даже с женщинами. Ну почти никогда.

Как и в любом правиле, существовали исключения, подтверждающие его. Совсем недавно он встретил женщину, с которой неожиданно был мягок и терпим. Которую не тронул и даже отпустил. Просто потому, что Катарина предпочла ему другого. И у него даже мысли не возникло заставить её изменить решение — ведь тогда это было бы не ЕЁ решение. А иметь рядом близкого человека Хурт был готов только на добровольных началах. И уж лучше искренняя симпатия птички, чем навязанная любовь.

Любовь? Священник поморщился.

Когда-то он был уверен, что любит. Ну, или влюблён. И, самое противное — что любим. Ещё до той травмы, вынесшей ему половину мозга.

Элли. Вот по чувствам к кому он не скучал НИКОГДА — так это к ней. Слишком уж резкими, контрастными и токсичными они были. Юношеский максимализм, опьянение безнаказанностью за совершенные — совместные! — афёры… Много факторов сложилось тогда. Ну и, опять же — гормоны. Физика и, прости Господи, химия.

Но в своей подростково-восторженной наивности Хурт был уверен — это оно, то самое, великое и светлое. То, во что он искренне верил и чему отдавался со всей страстностью и пылом.

И с той же амплитудой маятник качнуло в другую сторону, когда он, придя в себя в подпольном лазарете, на оборудование которого в своё время предусмотрительно отвалил кучу денег, понял, что Элли его бросила.

Безысходность. Отчаяние. Боль потери. Ненависть.

Прикормленный врач без реверансов выложил ему её реакцию и на диагноз, и на прогнозы на будущее, и на статистику шансов. Толку просить сообщить ей, что он пришел в себя, Хурт не видел — это для него удар был сиюсекундно страшным, а на самом деле уже прошло больше двух месяцев, за которые Элли успела выскочить замуж за политика, которого они на тот момент разводили.

Аферист даже не удивился, когда, проверив кибертайник, обнаружил его девственно отформатированным. Да, за такую информацию Дейлис вполне мог на ней жениться. Он был достаточно амбициозен, метил в сенат, а с таким компроматом…

Что ж, молодец, Элли, прекрасно усвоила его уроки… И ему преподала.

Возможно, будь она рядом, Хурт и не согласился бы на имплант-прототип — чип в мозгу на месте повреждённых нейронов. Конечно, в таком случае о выбранной карьере можно было забыть, но, будь она рядом… кто знает. Денег даже тогда уже было столько, что их могло хватить на десятки лет тихой жизни где-нибудь на окраинных мирах… с ней…

Так что да — возможно, что всё, что ни делается — к лучшему. На операцию он согласился.

А после неё всё прошлое стало не важным. Точнее, не так — оно стало прошлым, из которого Хурт сделал выводы и стал жить дальше, больше на него не оглядываясь. На него и на неё.

Сейчас же он практически жалел об этом. Ну, насколько мог вообще о чем-то жалеть. Или о ком-то.

Хурт скрипнул зубами. Оказывается, у него есть дочь. Его плоть и кровь. О которой он даже не знал.

Единственной целью этого полёта было — посмотреть в глаза её матери и уточнить для себя — действительно ли она тоже не знала, чьего именно ребёнка носит под сердцем.

Конечно же, Вагнер не сомневался в том, кто именно отец его дочери — в конце концов, он всё лично перепроверил. Даже не доверяя данным системы, лично слетал и изъял образцы крови Саманты из её дела. Сомнений не осталось.

Но вот знала ли об этом Элли ТОГДА? Когда, даже не попытавшись что-либо для него сделать, бросила его полудохлое тело в сомнительном лечебном центре и поскакала выходить замуж за будущего сенатора? Или тогда, когда он, случайно пересёкшись с ней, уже по связям с наркодилерами, всё-таки напомнил ей о совместном прошлом? Весьма деликатно напомнил, без угроз и прочей никому не нужной ерунды. Он чувствовал её страх, хоть она и умела держать себя в руках.

Но и тогда она ни словом не обмолвилась о том, что у него есть ребёнок. ЕГО ребёнок.

Не то, чтобы он был как-то зациклен на детях в целом или конкретно переживал об утрате возможности их иметь. Ну не может и не может. Проблем-то. С его способом жизни это наоборот — нехилый плюс.

Но с Элли это было дело принципа. Он имел право знать. А она — НЕ ИМЕЛА ПРАВА такое от него скрыть. Это — не по-божески. И он должен был лично удостовериться в степени её греха.

Самым сложным этапом в организации этой встречи было добиться от Элеоноры Дейлис желания исповедаться. Профессия Хурта, (не способ заработка, а именно профессия, можно даже сказать — призвание), открывала ему доступ в самые неприступные места, включая тюрьмы, но вот прийти по своей инициативе не всегда получалось. Пришлось находить пути, чтоб верные люди, которым Элеонора доверяла, намекнули ей — Хурт Вагнер готов по старой памяти и за некую услугу посодействовать ей в скорейшем избавлении от этих стен, а исповедь конкретному Святому Отцу этому очень сильно поспособствует.

Для исповеди выделили помещение, предназначенное для встреч адвокатов со своими подзащитными, подавшими внеочередную апеляцию или какую-то жалобу. В общем, без отрыва от исполнения наказания.

Но, учитывая тяжесть проступка, силовое поле между заключённой и посетителем снять отказались.

Это было плохо — в планы Хурта, как минимум не входило.

— Сын мой, — обратился святой отец к собравшемуся оставить его наедине с леди Дейлис конвоиру. — Обряд будет не полон без причастия. А через поле его не совершить — каящаяся должна принять кровь Христову.

Священник достал небольшой серебряный сосуд и такую же серебряную ложечку.

— Не положено, — бросил охранник автоматически, но, тем не менее, сам в нерешительности задержался.

— Сын мой, — почувствовал благодатную почву Хурт. — Это же всего лишь причастие. Смотри, — он открутил крышку сосуда и, налив полную ложечку тёмно-красной жидкости, сам её выпил. — Видишь, это совершенно безвредно. Вино, кровь Господня.