Шрифт:
Закладка:
Обе мои бывшие лаборантки изменили фамилии.
В статье рассказывалось о приборах Арсика, которые стали применяться в детских садах и школах. Говорилось об эстетическом воздействии света, об этике не было пока ни слова.
Я наконец понял, с какого конца решил начать Арсик.
За это время я много думал об Арсике и его приборе. Конечно, не все так просто, как казалось нам вначале. Профессор Галилеев был прав. Прибор Арсика не являлся панацеей. Мы могли лишь помочь людям выявить в себе хорошее, но только в том случае, если оно было. Привить положительные качества мы не могли. Поэтому Арсик начал работать с дошкольниками. Он мог участвовать в самом начальном периоде воспитания. Своим прибором он подготавливал их к восприятию добра.
Конечно, его идея воспитать людей с помощью физического прибора — всего-навсего физического прибора! — наивна и романтична. Но само его стремление к этому, разве не заслуживает оно уважения? Тот огонек добра, который стремился зажечь в людях Арсик, будет светить теперь детям где-то на Крайнем Севере, и не только потому, что дети станут смотреть в окуляры. Просто рядом с ними будут Арсик, Катя и Шурочка.
Пускай они смотрят. Пускай их будет больше. Пускай их станет много — умных, добрых и честных людей, тогда они смогут что-нибудь сделать.
Возможно, уже без Арсика.
Между прочим, совсем недавно я неожиданно его увидел. То есть не самого Арсика, а его портрет. Это произошло в том парке, где есть загородка с кривыми зеркалами. Однажды, проходя мимо нее, я вспомнил, как увидел там Арсика. Я заплатил пять копеек и вошел в павильон. Все зеркала висели на своих местах. Я медленно бродил между ними, обозревая свои искаженные изображения.
Какой я на самом деле?.. Вот узенький, вот широкий, с короткими ножками, вот у меня огромное лицо, а вот маленькое. Здесь я извиваюсь, как змея, а там переворачиваюсь вверх ногами. Моя форма непрерывно меняется, и все же что-то остается такое, позволяющее узнавать меня в самых невероятных метаморфозах.
В загородке никого больше не было. Женщина-контролер дремала на стуле у входа. Ее не удивляло, что взрослый человек ходит без улыбки от зеркала к зеркалу и рассматривает себя.
И вдруг я увидел в одном из зеркал Арсика. Он стоял во весь рост и улыбался, глядя на меня. В глазах его было сияние. В одно мгновение почему-то мне вспомнилась та картинка поразительной ясности — летающий над зеленой лужайкой мальчик,— которую впервые показал мне Арсик. От неожиданности я отступил на шаг, и Арсик исчез из зеркала. Тогда я осторожно нашел точку, из которой он был виден, и принялся его разглядывать. Арсик был неподвижен — моментальный кадр, оставшийся в зеркале.
Я зажмурил глаза, потом открыл их — Арсик продолжал улыбаться. Тогда я внимательно осмотрел соседние зеркала. И тут до меня дошло, что я стою в особой точке огромного запоминающего элемента Арсика — в точке вывода изображения. Три кривых зеркала были расположены так, что составляли вместе этот запоминающий элемент.
— Простите,— обратился я к женщине у входа.— Вы не знаете этого молодого человека?
— Которого? — встрепенулась она.
— Вот здесь, в зеркале,— сказал я, указывая пальцем на Арсика.
— А-а! — протянула она, зевая.— Это Арсик. Арсик его зовут. Он в цирке работает.
— В цирке? — удивился я.
— Ну да... Прошлый год часто к нам приходил, нынче что-то не видать. Он ребятишек собирал и фокусы показывал. Один раз перевесил зеркала, девушка ему помогала, встал во-он туда, видите? За ограду... Ее после установили, он велел, чтобы ничего не нарушить,.. А потом ребятишек ставил на ваше место и себя показывал. А после ушел, как ограду поставил, и с той поры все время здесь. Кто знает, приходят, смотрят на него...
Она приняла Арсика за фокусника. Что же, не мудрено...
Крашеная ограда закрывала один угол павильона. Там находилась точка ввода оригинала. Арсик закрыл ее, чтобы сохранить свое изображение от помех.
В павильон вбежал мальчик лет десяти, купил билет и направился ко мне. Он несколько раз нетерпеливо обошел меня, а потом не выдержал:
— Дядя, подвиньтесь!
Я подвинулся. Мальчик встал на мое место и посмотрел в зеркало. Я уже не видел Арсика, а смотрел на мальчишку. Он замер, лицо у него было внимательным и восторженным, и он, не отрываясь, смотрел в одну точку. Что он думал, молча разговаривая с Арсиком? Куда устремлялась его душа?
«Он оставил себя здесь, чтобы не погас огонек,— подумал я.— Пускай они смотрят. Пускай их будет больше. Пускай их станет много...»
1976
ХЕОПС И НЕФЕРТИТИ
1. БЕССЛОВЕСНАЯ ТВАРЬ
В детстве я мечтал стать ветеринарным врачом. Желание, прямо скажем, необычное Для мальчика. Да и для девочки тоже. Как правило, в нежном возрасте влечет к подвигам. Хочется что-нибудь покорить, куда-нибудь взобраться и долго не слезать оттуда или же выслеживать закоренелых преступников.
Я любил животных, в особенности зверей, и имел несамостоятельный характер. Сейчас я объясню, как связаны между собою эти качества.
Начнем с несамостоятельности.
Когда мне говорят «иди» — я иду. «Стой» — и я стою. Я стараюсь идти в ногу и стоять в строю не шелохнувшись. Это совсем не означает, что мне так хочется. Но выделяться я не могу. Мне кажется это постыдным. Когда кто-нибудь поблизости выделяется, я завидую ему, но мне за него неудобно. Например, петь в одиночку перед людьми, считая, что у тебя красивый голос,— это заманчиво, но стыдно. Я всегда пою в хоре.
Мама говорила, что я привык ходить на поводу.
Между прочим, она сама сконструировала мне этот поводок и успешно им пользовалась до недавнего времени. Моя мама обладает непреклонным характером и стальной волей. Именно потому, как я теперь понимаю, она рассталась с папой, когда мне было семь лет. Моя мама — художница. Она работает с тканями. Из цветных лоскутков она создает замечательные полотна — портреты друзей, натюрморты и батальные сцены. Она шьет их на машинке. Портреты и натюрморты забирают друзья, а батальные сцены висят на
