в борьбе и раньше, но не в дзюдо. Не было японской формы – кэйкоги. Кто знает, может быть, белые штаны рабоче-крестьянским студентам слишком явно напоминали кальсоны, и Ощепков начинает бороться в спортивных трусах и в белой куртке. Со временем куртка становится приталенной – постепенно складывается внешний вид того, что после войны назовут словом «самбо».

Пока же новое единоборство именуется в учебном плане на 1934/35 год «борьбой вольного стиля (дзюу-до)». Кстати, тогда же, в 1934 году, Ощепков открывает первую спортивную секцию по дзюдо в Москве – в обществе «Крылья Советов», и через несколько месяцев ее аналоги появляются в Ленинграде и Харькове. В марте 1935-го впервые прошло первенство СССР по борьбе вольного стиля (дзюдо), а в 1937 году Василий Сергеевич еще успел создать и Всесоюзную секцию этого вида единоборств, писал книгу, готовил статьи и методички. А дальше…

20 сентября 1937 года народным комиссаром внутренних дел СССР Николаем Ежовым был подписан приказ № 00593 – так называемый «приказ о харбинцах»:

«Органами НКВД учтено до 25.000 человек, так называемых “Харбинцев” (бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги и реэмигранты из Манчжоу-Го), осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза. Учетные агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы, в подавляющем большинстве, состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионско-фашистских организаций и т. п. В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности».

Ощепков был «харбинцем», он прожил в этом городе около двух лет, не раз бывал там, и харбинский след в его биографии прослеживался вполне очевидно. Более того, Ощепков служил в царской контрразведке, в терминологии того времени являлся «жандармом». Он служил у Колчака, был переводчиком в японском экспедиционном корпусе и, наконец, долго жил в Японии – и наплевать, что везде он был большевистским разведчиком. В довершение всего, в его характеристике в личном деле Разведупра навсегда осталась запись: «По убеждению Ощепков – сменовеховец Устряловского толка». Николай Устрялов – глава колчаковского «агитпропа», идеолог «национал-большевизма» и лояльный к советской власти служащий КВЖД, по представлениям 1937 года, да и последующих семи десятилетий, был лидером одной из «антисоветских политических партий», а значит – расстрел.

Ордер об аресте Ощепкова был подписан 29 сентября, а сам арест произошел 2 октября 1937 года. В его следственном деле нет ни одного протокола допроса. Выдающийся спортсмен и тренер давно страдал от стенокардии и не расставался с нитроглицерином. В 46-й камере 7-го коридора Бутырской тюрьмы, куда его доставили после ареста, никаких таблеток, конечно, держать не разрешалось, и в 18 часов 50 минут 10 октября 1937 года Василий Сергеевич Ощепков скончался от приступа, как тогда говорили, «грудной жабы».

Родившийся и выживший на Сахалинской каторге – там, куда отправляли умирать, он попал в Японию – под крыло святого Николая Японского – и стал учеником самого основателя дзюдо Кано Дзигоро. Потом не раз рисковал жизнью в раздираемом Гражданской войной и переворотами Приморье. Согласился стать разведчиком и снова рисковал жизнью на Сахалине, и вновь вернулся в Японию, в очередной раз увеличивая степень этого смертельного риска. Что ждало бы его в Японии, проработай он там, как Зорге, семь-восемь лет? Сегодня сложно об этом судить, но разве знали бы мы сегодня о том же Зорге, если бы руководители вернули его через год после начала командировки, как это произошло с Ощепковым? Точно известно только одно: вернувшись в Советский Союз и отдавая все силы изучению той части японской культуры, которая сейчас получила восторженное признание во всем мире, Василий Сергеевич Ощепков разделил судьбу большинства отечественных японоведов и множества разведчиков. Был ли он «православным ниндзя»? Каждый отвечает на этот вопрос по-своему – в том числе прогуливаясь по залу нашего музея, посвященному Василию Ощепкову – резиденту с псевдонимом «Монах».

По воспоминаниям приемной дочери Василия Ощепкова Александры Николаевны Казем-Бек, после ареста отчима в семье поспешили уничтожить все, что могло указывать на связь главы семьи с Японией. Сожгли тренировочное дзюдоистское кимоно. А один из учеников вскоре вынес основную массу книг, посвященных истории и теории борьбы, среди которых были не только редкие, но и уникальные издания. И тем не менее кое-что из меморабилий, связанных с именем создателя самбо, первого русского дзюдоиста и замечательного разведчика, сохранилось и сегодня находится в нескольких частных коллекциях.

Прежде всего, в семьях теперь уже наследников учеников Ощепкова сохранились фотографии. Их, этих снимков, множество – не меньше нескольких десятков. Среди них раскадровки выполнения приемов – пересъемки с тех пленок, по которым Василий Сергеевич, а затем его ученики создавали учебники и методички по борьбе. Большая часть собрана в альбомы одним из таких учеников – Андреем Александровичем Будзинским, а теперь свято хранится его сыном – Александром Андреевичем. Есть и отдельные, уникальные фотографии, о которых стоило бы поговорить подробнее. Дошла до наших дней как минимум одна книга с инскриптом Василия Сергеевича. В архиве историка борьбы Алексея Горбылева хранится «Сборник материалов по учебным дисциплинам Государственного центрального института физической культуры (ГЦОЛИФК) 1932/33 у. г.». На форзаце надпись:

«Одному из моих первых и лучших учеников Дзюудо Володе Кузовлеву. Изучай и углубляй свои знания по Дзюудо, осваивай ее технику и прорабатывай ее методику. Дзюудо должно послужить интересам нашей славной и непобедимой Красной Армии.

16/X—34 г. В. Ощепков».

Этой реликвии нет цены, но знают о ней пока немногие, ибо музея Василия Ощепкова в нашей стране просто нет.

Увы, пропала знаменитая пленка с первым рекламным роликом по «советской борьбе вольного стиля», как в предвоенные годы называлась система Василия Ощепкова. Эти кадры растиражированы в интернете, саму пленку в начале 2000-х я еще держал в руках, но где она теперь, неизвестно. Что же сохранилось еще? Благодаря потомкам приемной дочери Василия Сергеевича четыре меморабилии пережили лихое время и десятилетия забвения. Это столовый нож, фотография его третьей жены Анны Ивановны Казем-Бек, пепельница и настенное зеркало в деревянной оправе.

История одного зеркала, или Зеркало одной истории

Экспонат № 16

Настенное зеркало В. С. Ощепкова

Экспонат № 17

Керамическая пепельница В. С. Ощепкова

Экспонат № 18

Столовый нож В. С. Ощепкова

Довольно большое, очень тяжелое, рама из красивого японского дерева (кипарис? криптомерия?), зеркало с прекрасным толстым стеклом. На «подкладке» синий штамп на японском языке: изготовлено в маленькой мастерской в префектуре Сидзуока, что у подножия священной горы Фудзи. Возможно, Василий Сергеевич купил его, обустраивая свою жизнь с молодой женой в Японии в 1924 году. Если так, то оно висело еще в Кобэ и позже – в Токио. Зеркало видело их каждый день – растрепанных с утра и принаряженных к вечеру, собранных перед началом работы и растерянно мечущихся в поисках ответов на бесконечные «что делать?», которыми