Шрифт:
Закладка:
Таким образом, в основе всего нам надо воспринять Божию веру в нас, нам надо друг другу показывать, проявлять нашу взаимную веру друг во друга, надо из этого научиться верить в себя и надеяться на всё. Но верить в себя разумно, верить в себя с радостью, верить в себя творчески. Эта вера, которая начинается с момента, когда мы говорим: этому и поверить невозможно, но по Твоему слову я это воспринимаю… Глядя на себя, я убежден, что в меня верить нельзя; но раз Ты в меня веришь, я с благодарностью Твою веру воспринимаю… Из этого рождается надежда, которая, как я уже сказал, не бывает посрамляема. А из этого когда-нибудь может родиться любовь к Богу, любовь к ближнему, который в нас поверил, и может разгореться здоровая, настоящая любовь к самому себе: способность возлюбить в себе богоданную красоту, возлюбить в себе тот образ Божий, который так прекрасен – и который нами самими и другими людьми и обстоятельствами бывает так изуродован.
Но тут надо вспомнить (опять-таки, я это говорил столько раз!), что своими силами этого сделать нельзя. Нельзя своими силами стать живым образом Христа, нельзя вместить в себе Святого Духа и стать купиной неопалимой, нельзя своими силами стать дочерью или сыном Божиим через нашу приобщенность ко Христу силой Святого Духа. Об этом так ярко говорит апостол Павел. Когда перед лицом тех задач, которые перед ним лежали: обращение всего мира ко Христу – он, видя, что своими силами ничего не может сделать, просил у Бога сил, Христос ему ответил: сила Моя в немощи совершается (2 Кор 12:9). В какой немощи? Конечно, не в косности, конечно, не в трусости, конечно, не в лени, не в забывчивости, не в слабости во всех ее видах, а в другой немощи. Картин этой немощи можно столько придумать! Немощь ребенка, который так доверяет матери, отцу, что он не защищается перед их лаской, что он отдается их объятиям, что он готов быть направляем ими. Ребенок растет и в какой-то момент забывает о дивном чувстве полного доверия и отдачи себя, и начинает действовать самостоятельно. Вы, наверное, видели, как ребенка учат писать. Ему дают в руки карандаш, требуют от него, чтобы он держал этот карандаш каким-то странным образом, тремя пальцами, тогда как ему естественнее было бы держать его, как кинжал. Он отдается этому; затем мать начинает водить его рукой. Ребенок, не зная, что от него ожидается, не мешает, и прямые линии выходят прямыми, и круги и все линии так совершенны. И вдруг ребенок думает, что понял, и начинает помогать, и все превращается в путаницу… Нам надо научиться вот этой немощи, которая не предваряет действия Божии, которая дает руке Божией вести нашу руку.
Есть и другой образ. Парус – самая хрупкая часть корабля, а вместе с тем поверни это парус так, чтобы в него дышал ветер, – и это хрупкий парус может понести корабль через море. Так и мы, если только делаемся гибкими.
Поэтому апостол Павел так ликовал о той немощи, которая в нем действовала, о том, что действительно он немощен. Он знал, что он ничего не может, но стань он прозрачным, стань он гибким – всё возможно; и он воскликнул: как дивно, что все возможно в укрепляющем нас Господе Иисусе Христе (Флп 4:13). Поэтому надежда наша еще вот в чем: дай только волю Богу, позволь Ему действовать, будь Ему сотрудником – и все Его обещания исполнятся в тебе.
Сейчас мы идем к дню Рождества Христова. Все это содержится в чуде Его рождества. Лежит перед нами Младенец, Который до конца Себя отдает, Который является Творцом мира и вместе с этим – хрупким Ребенком, беззащитным, как любовь. Да, Рождество Христово говорит нам о любви Божией, по которой Он нас зовет, но и о вере Божией: Он знает, что не напрасно Он нас сотворил, не напрасно Он жил, учил и умер на кресте. Как ответственно должны мы отозваться на такую любовь и на такую веру! Я хотел бы сказать: больше даже на веру, чем на любовь, потому что мы не знаем, что такое любовь, а вера бросается в глаза, до ужаса она поражает. И поэтому мы можем надеяться не только на Бога, – мы можем надеяться на все, лишь бы мы дали Ему свободу и простор действовать в нас и через нас.
Но как мы важны, как мы значительны друг для друга! Ведь мы можем пережить эту тайну веры только через другого человека. Надо очень созреть духовно, чтобы воспринимать веру Божию непосредственно; но так просто с ликующим изумлением увидеть, что в нас верит наш ближний; что он не ждет, чтобы мы стали совершенны, что он не ждет, чтобы образ Божий сиял из нас, что он верит в потаенное, в невидимое, с большей силой, чем верит своим глазам. Это опыт, который в разных обстоятельствах можно иметь, в частности, конечно, в отношениях каждого из нас с каждым из окружающих. Но и в другой области: в общении с преступниками, когда кажется, что ничего в этом человеке нет, кроме зла – и вдруг обнаруживаешь, что за порой очень толстой, окаменелой корой бьется живое сердце. Только скажи ему о вере – не о вере в Бога, а о вере в человека, он сможет дрогнуть, он может ожить.
Тело, дух, душа: целостность человеческой личности[43]
Я собираюсь говорить о человеческой личности в ее целостности и для начала необходимо сделать несколько замечаний. По-английски мы говорим «человеческая личность», потому что английское «man» для многих звучит оскорбительно – в английском языке нет слова, соответствующего греческому anthropos или русскому «человек». Так что приходится условиться, что в каких-то случаях «личность» означает человека в целом, хотя следует отметить некоторые важные отличительные моменты.
Владимир Николаевич Лосский[44] наряду с другими богословами подчеркивает тот факт, что с богословской точки зрения есть большая разница между «личностью», «персоной» и «индивидом». Индивид, как указывает само слово, – это последняя
