— Выйдешь? Или уезжаем? — негромкий вопрос Валеры заставил девушку очнуться. Удивительно, что она до последнего сомневалась в своем выборе…

Нажала на кнопку замка и практически вывалилась из машины. Ноги от долгого сидения затекли, порожек был непривычно высоким… Да и сама Женя думала о другом, не планировала выскочить грациозной ланью. Только в последний момент ухватилась за ручку и смогла устоять на ногах.

Забыла о том, что ее тонкие ботинки совсем не предназначены для прогулок по сельской местности — по самую щиколотку увязла в хлюпающей дорожной жиже, с трудом сделала первый шаг. Наверное, это могло быть лучшим оправданием, почему она так медленно идет — еще медленнее, чем мама.

Они встретились у забора. Внезапная преграда заставила Женю отвести взгляд от матери, чтобы найти к ней путь покороче — она помнила, где расположена калитка, но это было слишком далеко. Вдруг, есть какой-то зазор между прутьями, как обычно, оставленный отцом до лучших времен и забытый?

— Женечка, родная! Я сейчас, пойдем, вот здесь можно! — мама прекрасно поняла ее замешательство, засуетилась, замахала руками, показывая, где проще пробраться.

И плевать было на светлое замшевое пальто, и на то, что ноги уже совсем промокли — Женя лезла в эту дыру в ограде, забыв обо всем. Попала в родные объятия, прижалась лицом к холодной, осыпанной мелкой изморосью фуфайке, зажмурилась… и потерялась. Самым главным было то, что ее прижимают к груди любимые руки, которые забыть невозможно, что под несколькими слоями теплой одежды заполошно бьется сердце — частит с такой же скоростью, как и ее собственное. Зашмыгала носом…

— Маленькая моя… Ну, что ты? Не плачь. Все же хорошо. Хорошо же, правда? — мама бросилась ее успокаивать, гладить по голове и что-то нашептывать, не совсем понятное, но такое умиротворяющее.

— Ты меня простишь, мама? — до этой секунды Женя все никак не могла сочинить, с какой же фразы начать. А она сама вырвалась, нечаянно.

— За что, моя хорошая? За что прощать-то? Я же сердцем чуяла — ты живая. Хоть и говорили, что уже бесполезно ждать, а я все равно ждала, ведь знала же… — Мать улыбалась сквозь слезы. Но это были слезы радости и счастья. И сразу как-то отпустило. Воздух начал поступать в легкие без преград, и нос уже почти не шмыгал.

— Здравствуйте. Я боюсь, что Женя здесь может замерзнуть и заболеть. — Голос Валеры прервал это хлюпающе-жалостливое безобразие. Сама-то девушка считала, что все нормально, а вот взгляд и голос Симонова очень ярко отражали его отношение к происходящему. — Может быть, пригласите нас в дом?

Мужчина ни словом не обмолвился о том, что и ему не очень комфортно стоять в тонкой обуви посреди перекопанного огорода. И о том, что его куртка не предназначена для прогулок в подобных метеоусловиях. Казалось, он совсем не замечал, что выглядит совсем чужеродно для этого пейзажа. Как, впрочем, и Женя…

— Ой, конечно, конечно, пройдемте! А вы… — женщина растерянно оглядывалась. Видимо, пыталась понять, сколько еще незваных гостей нагрянуло.

— Мама, это Валера. Он мне помог вас найти и привез сюда на машине. Мы вдвоем.

— Здравствуйте, Лидия Сергеевна. Если вы против, я могу и в машине подождать. Не напрягайтесь. — Поразительная внимательность со стороны Валерия, Женя такого за ним еще не замечала.

— Ой, ну что вы! Как можно! Какая машина! Пойдем со мной, даже не думайте! — и она повела их в сторону крыльца, старательно выбирая дорогу, чтобы гостям было легче и проще передвигаться.

На крыльце, которое начинало разваливаться еще в те времена, когда девушка жила с родителями, а теперь и вовсе превратилось в горку камней, плохо схваченную цементом, ее ждала совсем уж полная неожиданность: глазастый мальчонка. Он выскочил на улицу в домашней одежде, даже обуться не удосужился.

— Ваня, кыш! Ты куда вылез раздетый? Мало тебе горчичники ставили, еще поболеть захотел? — окрик матери не очень испугал парнишку. Но вот слова о горчичниках возымели должный эффект: он быстро юркнул за дверь, с воплями «Папа! Папа! Там какие-то люди приехали! Они за мной, что ли?!»

— Боится, что его тоже заберут, как тебя когда-то… — Лидия Сергеевна пояснила, то ли извиняясь, то ли оправдываясь.

— Мам, это что, брат мой? — Женя остановилась, не до конца еще осознав эту новость.

— Ну, да… Понимаю, что мы старые для этого…

— Да причем тут старые, мам? Люди сейчас и в пятьдесят рожают… Просто… я даже представить не могла, что у меня еще и брат есть…

— Зато он про тебя все знает. Его отец запугал с самого рождения. Не кощеем, не злым волком, а плохими тетями, которые забрали сестричку, и его тоже могут забрать…

Женя пыталась подобрать правильные слова, чтобы никого не обидеть. За спиной услышала выразительное хмыканье Валеры, тот и не собирался скрывать, как скептически относится к таким методам воспитания.

— Да знаю я, что так нельзя с ребенком. Да разве ж отца убедишь? — Лидия Сергеевна, только что цветущая от нечаянного счастья, резко сгорбилась, насупилась.

— Он все такой же, да, мам? — девушка спросила тихим шепотом. Очень хотела бы услышать «нет». Что отец исправился, стал внимательным и заботливым, что мальчика растят совсем иначе. Но мать лишь скорбно поджала губы и опустила глаза.

А потом началась суета со знакомством, беготней Ванюшки, который поверил, все же, что вот эта тетя — его сестра, и она совсем не страшная. И что этот большой дядя — хороший, и никуда его не увезет. Мальчишка прыгал вокруг, беспрестанно сыпал вопросами, тут же на них отвечал… Не замечая, как все напряженнее становятся взрослые.

Отец через силу протянул руку Валерию, буркнул приветствие, на этом его гостеприимство и скончалось. На Женю он глянул оценивающе, поджал губы, выдал что-то вроде «Ишь, ты, какая… Ну-ну…» Девушка сделала вид, что ничего другого и не ожидала. Поймала участливый взгляд Симонова, который все видел, все подмечал — и ее дрожащий подбородок, и красные глаза, но тут же отвернулась.

Мама накрывала на стол, извиняясь, что гостей не ждала, поэтому ничем особенным не сможет попотчевать. Женя дернулась, чтобы помочь, но ей было велено нарезать хлеб и на этом успокоиться. Отца отправили в подвал за соленьями, откуда он с явным недовольством вытащил банку соленых огурцов и миску квашеной капусты.

Девушка смотрела на приготовления с какой-то щемящей жалостью. Было похоже на то, что сейчас они объедят семью, лишат их последних припасов: картофеля, куска соленого сала и тех же огурцов. Растерянно оглянулась на Валеру, не зная, как отказаться от этого угощения: не потому, что брезговала, нет. Просто не хотела бы уничтожить все, что у семьи осталось.