много. Не все согласились подчиняться, но договорились не воевать. А дальше, за Тоболом, как отрезало. На железной дороге рельсов нет, шпал нет. Точнее, они есть, но разбросаны. И видно, что их не разбирали, а вырывали из земли. Доехали мои жигиты до Троицка, до станции Золотая Сопка, а там. Ержан, расскажи, что видел.

Родственник хана откашлялся. Неторопливо, тихим голосом Ержан поведал, как увидели стаи птиц, кружащих над степью. На берегу реки Уй горой были навалены человеческие тела. Головы отрублены и сложены в десятки пирамид. Мост через речку сломан, и с берега на берег натянуты множество тросов и проводов. Как паутина, только железная, очень густая.

— Метров на пятьсот вдоль над рекой всё заплетено, — Ержан смотрел перед собой пустыми глазами, вспоминая. — И толстая эта паутина, с трехэтажный дом высотой. Кругом птицы кричат, мертвечину клюют.

Всадники обратили внимание, что в большинстве куч начисто обглоданные зверями и обклёванные птицами скелеты, но и есть сравнительно целые. Значит, не так давно их здесь сложили.

— Ты понимаешь? — не утерпел и влез в рассказ Ержана хан, глядя на Ложкина. — Ладно, скелеты, они, может, с самой катастрофы там лежат. А другие-то люди, почти через пятнадцать лет, откуда взялись?

Со слов Ержана, они подъехали поближе, осмотреть паутину, а там, в земле, стальные петли. Лошади стали падать, люди побежали обратно. Никто не погиб просто не понятно как. Из двадцати коней почти все остались там. Шестерых парней покалечило. Железные тросы, ржавые, растрёпанные, изорвали кому спину, руки, ноги. Донесли всех раненых до стоянки в Тогузаке. Там были запасные кони. Через пару недель добрались до Экибастуза. Поразмыслив, хан решил разведки прекратить, и в сторону Атырау, до места впадения реки Урал в Каспийское море, не пошёл.

— Ну, нам про странные дела с Южным Уралом, в районе Челябинска, Кургана, ещё в Ёбурге сказали, — Набоков налил себе в стакан брусничного отвара. — Однако, пока оттуда ничего не ползёт. Потом разберёмся, без нужды не сунемся. А Новосибирск-то что?

Хан вздохнул.

— Я сам там чуть не пропал, — он посмотрел на своих. — Вот Саян, Балтабай, Данияр были со мной. Буркит, Жылкыбай, Олжас из Баянаула погибли. А где Данияр?

— Он с учёными нашими всё общается, — Набоков отпил из стакана. — Что-то они решают.

— Ну ладно, — хан вздохнул и облокотился на стол. Опустил голову и снова вздохнул: — Там что-то непонятно страшное. Вампиры какие-то.

Примерно в то же время, что Ержан ходил на запад, Батырбай с сотней жигитов разведывал восток. Из Павлодара, где хан, собственно, и устроил свою столицу, они двинулись на Кулунду, оттуда планировали на Барнаул, Новосибирск, Абакан. Не вышло. От Кулунды до Барнаула никого не встретили, ни единого человека, ни единого зверя. Только птицы и очень пуганые. Прошла сотня Барнаул, встали табором на правом берегу Оби. И тут ночью на них вышел мужик. Задрипанный, со старинным армейским вещевым мешком, в лаптях. Появился, вышел к костру, молча стал есть из котла. Потом Данияра позвал, отошли они в сторонку и мужик что-то ему наговорил.

— Он же шаман, наш Данияр, — хан снова набил свою трубку самосадом. — Он понимает много, хотя пьёт больше меня.

Данияр тогда сказал, что надо уходить прямо сейчас, ночью. Убегать. На левый берег Оби. Но в хане взыграла гордыня. Кого он должен бояться? Бродягу в лаптях? Батырбай велел задержать его, но мужик уже исчез. Тогда шаман предложил никому не спать и быть настороже. Однако, это не помогло. Через несколько часов на сотню напали странные звери. То ли собаки, то ли лисы. Шерсть короткая, серая, общаются меж собой, как визжат. Кидаются сразу на шею и рвут горло. Целая лавина выплеснулась из ночной тьмы. Стрельба, гранаты рвутся, звери визжат, лошади носятся, костры почему-то загасли. От сотни уцелели человек пятнадцать, те, кто успел добежать до реки. Девять были искусаны очень сильно. Они заболели через сутки, когда беглецы пешком добрались до Барнаула. Раны нагноились, их почистили, промыли кипячёной водой, перевязали. Но это не помогло. Больные жаловались на резкие боли в суставах, начались отёки покусанных рук и ног, они стали синюшными. Вскоре, через два-три дня покусанные не смогли даже двигаться. Четверо из них умерли в Барнауле, остальные выжили, но пальцы и суставы стали разгибаться с трудом. Локти и колени частенько болели, особенно в сырую погоду.

— Про Барнаул скажу, что там были люди после катастрофы, — хан выпустил струю вонючего табачного дыма в потолок. — Есть убежища, склады с продуктами, но никого нет. Но, что интересно, скелетов или покойников мы тоже не видели. Уборка мертвецов, наверно, везде была самым первым делом после катастрофы. Все боялись эпидемий. Вы тоже так делали?

Ложкин кивнул.

— В Барнауле всё было чисто, — продолжил Батырбай. — Ощущение, что люди прожили там несколько лет, немного обустроились и не торопясь ушли из города. Куда, зачем, неясно. Но я сейчас держу конные разъезды от Кулунды до Сёмска и Кокчетав, до Аркалыка. Только летом. Зимой никто не сунется в степи. А на юг уголь возим эшелонами. Формируем их в Караганде и на юг, до Кок-Тебе. У меня восемь тепловозов на ходу. Ими и таскали. Кстати, Хмарин топливо поставлял для них.

Походники помолчали.

— Что-то непонятные новости ты рассказал, — Набоков глянул на Левицкого и Галимова. Те сидели, явно обдумывая известия от Батырбая.

— У тебя до Карасука разведка бегала? — повернулся к нему Ложкин.

Комендант кивнул.

— Ну что же, станем думать, — президент посмотрел на хана. — Батырбай, не будем мешать солдатам. Надо собираться. За два дня подготовишься? В Казань надо ехать, вопросы обговаривать. Ты своих людей не дашь для нашего похода на восток?

— Только добровольцев, у нас свободные люди, — хан пожал плечами. — Я, конечно, скажу, объявлю, но хочу предупредить, что буду их отговаривать. Очень страшно было той ночью на Оби. Но я и вам не советую. Может, потом, лет через десять-двадцать, когда многое узнаем, накопим сил, тогда и разведаем всё, как положено. Не хочу, чтобы вы погибали.

— Никто не хочет, — Ирек Галимов улыбнулся. — Даже я не хочу.