Конечно, дар позволял Ульдиссиану разрушить дворец, оставшись целым и невредимым, вот только еще кого-либо, включая сюда принца Эхмада, ему, по всей видимости, уберечь не удастся. Несомненно, Инарий пришел к такому же выводу загодя и не преминул связать сопернику руки. Подосланный ангелом убийца оказался надежно защищен, а многократное превосходство над смертным в могуществе Пророк уже продемонстрировал нагляднее некуда.

Но, может быть, все его превосходство – попросту обман? Не позволяя убийце загнать себя в угол, Ульдиссиан задался вопросом, отчего же тогда Инарий отправил к нему слугу, а не вернулся сам? Счел Ульдиссиана настолько ниже себя, что не видит нужды возиться с человечишкой лично? Нет, вряд ли: наложить на безликого защитные чары ангел, небось, не побрезговал. Выходит, Инарий сам в бой не лезет, но издали им командует.

Почему? Отчего попросту не сотрет Ульдиссиана в порошок, мокрого места от него не оставив?

Не оттого ли, что… что так уж запросто ангелу с ним не управиться?

И тут лопатки его коснулись стены. Пока Ульдиссиан размышлял, как быть, прекрасно обученный, опытный враг наконец-то сумел оттеснить его, куда пожелал.

Клинки замелькали с обеих сторон, да так, что за обоими не уследить. Стоило Ульдиссиану вскинуть руку, отражая один, показавшийся самым опасным, второй нож убийцы вонзился прямо в живот.

Чувствуя, как глубоко клинок вошел в тело, Ульдиссиан застонал. Прячущий лицо в тени торжествующе хмыкнул.

– Благословен будь Пророк! – возликовал он. – Еретик мертв!

Да, в этом враг ничуть не ошибся. По всему телу Ульдиссиана растекся тот самый предсмертный холод, которого не спутать ни с чем иным. Как же страшно недооценил он ангела…

Но несмотря на всю горечь уверенности в неминуемой гибели, Ульдиссиан воспротивился жуткому холоду, дал ему бой… и победил. Покинув тело, холод отступил в ладони, да так там и остался. Вновь полный жизни, Ульдиссиан, однако ж, не спешил распрямляться: пусть убийца считает, будто жертва вот-вот упадет.

Укрытый тенью склонился над ним, приготовив ножи для бессмысленной, бесцельной мясницкой забавы. После нанесенного им удара продолжать бой вовсе не требовалось, однако убийце, похоже, очень хотелось снова вонзить клинки в тело жертвы. Вот он поднял оба клинка повыше над головой, и…

Упершись ладонями в грудь изумленного покусителя, Ульдиссиан направил вековечный хлад смерти, дар Инария, в тело врага.

Почувствовав, как смерть жертвы струится в него самого, убийца сдавленно вскрикнул. Выскользнувшие из его пальцев, боевые ножи зазвенели о каменный пол, а воин, укрытый тенью, схватился за живот, зажимая ладонями то самое место, куда ударил Ульдиссиана.

Едва последние капли смертного холода покинули кончики пальцев, сын Диомеда отнял руки от тела убийцы, погладил полученную рану и обнаружил, что та, наконец, затянулась.

Убийца, качнувшись, ухватился за занавесь и устремил взгляд в сторону огонька за окном.

– О великий Пророк, Гамуэль н-не оп-правдал твоих чаяний! М-молю, прости мне сей грех!

Только теперь Ульдиссиану пришло в голову, что от доверенного слуги Инария можно узнать об ангеле нечто стоящее. С этой мыслью он потянулся к назвавшемуся Гамуэлем, но в этот самый момент в глаза ему снова ударил назойливый свет.

На этот раз свет ослепил Ульдиссиана настолько, что он, споткнувшись на ровном месте, отвел взгляд от Гамуэля и от окна.

Внезапно дунувший из окна ветер всколыхнул занавесь, и свет приугас. Ульдиссиан вновь потянулся к убийце…

Но у окна не оказалось никого.

Перегнувшись через подоконник, Ульдиссиан высунулся наружу и бросил взгляд вниз, под окно. Нет, ревностный Гамуэль вовсе не решил покончить с угасающей жизнью, выпрыгнув из окна и разбившись насмерть. Караульные на ступенях дворца стояли навытяжку, как будто ничто не тревожило их покоя уже который час.

С трудом превозмогая внезапную дрожь в коленях, Ульдиссиан вернулся к кровати и внимательно осмотрел балдахин. Как он и подозревал, никаких следов пламени на пологе не обнаружилось. Правду сказать, вся комната выглядела так, будто никто на него не нападал, будто Ульдиссиан вовсе не лишил жизни несостоявшегося убийцу. Да, ковер возле кровати был несколько скомкан, в рубахе Диомедова сына зияла прореха, но неопровержимым доказательством только что происшедшего ни то ни другое служить не могло.

Впрочем, хотя случившееся не оставило на память ни единого шрама, Ульдиссиан твердо знал: схватка ему не пригрезилась. Только вот кланам магов он ничего не докажет. И даже принцу Эхмаду, который вполне мог бы поверить ему на слово, ничего не докажет тоже.

Подумав об этом, он вновь повернулся к окну. Огонек, не дававший ему покоя, никуда не исчез, но потускнел изрядно. Теперь Ульдиссиан понимал, что это за огонек и откуда он светит: ведь окна его спальни выходили не куда-нибудь, а на север.

На север… в сторону Собора Света.

* * *

Мертвое тело покоилось перед Пророком в том самом виде, в каком, благодаря его чарам, перенеслось сюда. Гамуэль умер, не успев даже лично испросить у господина прощения. Как ни странно, наемник, сделавшийся жрецом, сделавшимся убийцей, был не убит. Печальная участь его оказалась не просто гораздо сложнее: подобного даже Инарий, проживший на свете бессчетные сотни лет, не видел еще никогда.

Гамуэль умер не собственной смертью… а смертью Ульдиссиана.

Сколь бы ни невозможным казалось такое даже ему, ангелу, Ульдиссиан, коему следовало погибнуть от полученной раны, вернул свою смерть погубителю. Можно сказать, втиснул, влил собственное угасание в Гамуэля, а тот, не в силах чего-либо с этим поделать, поневоле был вынужден принять его.

Инарий нахмурился. В мрачное расположение духа ввергла его не столько никчемность слуги, сколько причина Гамуэлевой участи. Пешка Лилит совершила немыслимое, и это значило, что Инарию придется пересматривать всю стратегию целиком. Опасность, которой он с самого начала ждал от нефалемов – или «эдиремов», как назвались эти, новые, – на глазах становилась явью.

– НУ ЧТО Ж… ЕСЛИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБ ПОЛОЖИТЬ КОНЕЦ ЭТОЙ СКВЕРНЕ, НЕОБХОДИМО РАЗРУШИТЬ САНКТУАРИЙ ДО ОСНОВАНИЯ… ЧТО Ж, ТАК ТОМУ И БЫТЬ.

Подобные проявления гнева ангелу были вовсе не свойственны, но в эту минуту Инарий махнул рукой в сторону мертвого тела.

Труп Гамуэля побелел, будто мрамор, рассыпался в пепел, а пепел унесся прочь, хотя ветра в покоях не было.

Вмиг позабыв о неудачливом убийце, Инарий в раздражении отвернулся прочь.

– ТАК ТОМУ И БЫТЬ, – ледяным тоном повторил он. – ТАК ТОМУ И БЫТЬ.