Шрифт:
Закладка:
— Что еще? — не понимает Мирта.
— Смотри, — Катон указывает пальцем куда-то вдаль.
Я тоже присматриваюсь и вижу маленькую оранжевую точку вдалеке.
— Что это? — спрашиваю шепотом.
— Какой-то самоубийца выслал нам приглашение, — довольно хихикает Диадема.
— Неужели у него совсем нет мозгов? Костер посреди ночи! — усмехается Мирта.
Я присматриваюсь еще раз. Да, действительно. Оранжевая точка слегка двигается, будто полыхает. Не может быть, чтобы кто-то разжег огонь посреди ночи! Это же и вправду равносильно самоубийству…
И сейчас этот трибут умрет. Меня охватывает волна ужаса, когда я понимаю, что заставить убивать могут меня. А я должен буду сделать это, иначе Катон может перестать мне верить. А пока он верит мне, все остальные просто не имеют права выбора.
— Пит, — шепчет мне Мирта. Мое сердце замирает. Сейчас точно прикажет мне его прирезать.
— Что?
— Подержи наши с Катоном рюкзаки.
У меня просто камень сваливается с сердца. Ну конечно, как только они увидели потенциальную жертву, сразу же обо всем забыли. Это не так уж и плохо для меня. Да, один из трибутов сейчас умрет, и в любой другой момент я бы чувствовал только скорбь и сожаление, но у меня отлегает от души. Значит ли это, что Игры уже меня изменили? Но с другой стороны, я не могу спасти всех, такую цель иметь просто глупо.
Катон приказывает нам идти на двадцать шагов дальше от них и жестами объясняет Мирте, что она должна будет сделать. Лично я ничего не понимаю, зато она кивает. Эти двое явно знали друг друга еще раньше, чем попали на Игры… Гораздо раньше… Даже, может быть, они дружили с детства.
Мы ждем, пока они отойдут на достаточное расстояние, и идем следом.
— Если он убежит, то мы должны будем его догнать. Ясно? — спрашивает Диадема и достает свой нож.
— А почему не с лука? — интересуюсь я.
— Я привыкла к другому оружию. Мне нужно немного привыкнуть к этому луку.
Так, взять себе на заметку: из лука она стреляет паршиво.
Катон подходит уже совсем близко к трибуту, когда Мирта машет нам рукой, и мы все вместе бежим вперед. Я еще не вижу лица бедняги, когда на весь лес раздается душераздирающий крик. Кричит явно девушка. Через секунду я уже стою вместе с профи, окружив ее. Она плачет. Нет, скорее, рыдает. Мирта держит ее руки, скрученные за спиной, а Катон стоит напротив и смотрит ей прямо в глаза.
— Пожалуйста! Прошу вас! — рыдает она. — Прошу вас! Не надо!
Следующее, что я вижу — меч Катона втыкается ей прямо в живот. Девушка издает писк и падает на колени. Катон с Миртой переглядываются. У всех остальных на лицах тоже сияет хищная улыбка. У всех, кроме меня… Ее глаза, молящие о пощаде, я запомню навсегда.
— Двенадцать готовы! Еще одиннадцать, — радостно восклицает Катон, и все смеются. — Ладно идем отсюда, пока не завоняло.
Оглядываюсь, чтобы посмотреть на девушку еще раз, но ее тело уже скрывают высокие кусты. Смотрю в этом направлении, пока не натыкаюсь на Катона, и сразу пячусь назад. Они все смотрят в сторону девушки. Что-то забыли?
— Не пора бы им выпалить из пушки? — спрашивает вслух Марвел.
— Наверное. Ничто не мешает им сделать это сразу.
— А, может, она жива?
— Нет. Я же сам ее заколол, — отвечает Катон.
— Почему тогда нет выстрела?
— Кто-то должен пойти и убедиться, что дело сделано, — предлагает Мирта.
— Я же сказал! Ты мне не веришь? — психует Катон.
В голове у меня проскакивает единственная мысль: «Это твой шанс». И я говорю вслух:
— Мы только зря тратим время! Пойду добью ее, и двигаем дальше.
Через секунду уже жалею об этом предложении, но свои слова не заберешь. Очевидно, что девушка умрет с минуты на минуту, с такими ранами невозможно выжить, особенно в наших условиях. Если говорить объективно, то я просто прекращу ее предсмертные муки, но объективным быть не выходит. Поворачиваюсь в сторону девушки и просто иду вперед, надеясь, что пушка выстрелит в любую секунду. Сердце колотится так, будто это меня сейчас убьют.
Когда подхожу к ней, то вижу, что она лежит на спине с открытыми глазами и отчаянно глотает ртом воздух. Ее руки крепко прижаты к ране на животе, а по лицу текут слезы. Она совсем юная. Младше меня, в лучшем случае ровесница. Когда бедняга замечает меня, то начинает быстро перебирать ногами, будто еще может сбежать.
— Тише, тише, тише, — шепчу я. — Я не собираюсь тебя обижать. Посмотри на меня, ладно?
В ее глазах по-прежнему страх, но она не отворачивается, а внимательно смотрит мне в глаза. Беру ее за руку и крепко сжимаю ладонь.
— Я даже не знаю, как тебя зовут, прости. Прости за то, что так вышло. Я не смогу спасти тебя. Прости.
У нее еще сильнее текут слезы по щекам. Рука, которая лежит на животе, совершенно не способствует остановке кровотечения, густая темная жидкость целым потоком покидает ее тело.
— Послушай меня. Ты слышишь? Закрой глаза. Прошу, закрой глаза, — я дожидаюсь, пока она это сделает, и продолжаю. — Совсем скоро ты будешь в другом месте. В очень хорошем месте, где тебя никто не обидит. Ты увидишь свою семью и всех близких. Все будет хорошо, когда ты попадешь туда. Тебе не придется больше бояться за свою жизнь. Тебе не будет больно. Поверь мне. Я отомщу за тебя. Он пожалеет, что убил тебя. Обещаю.
Она тяжело вздыхает.
— Еще немного, и ты будешь там. Я думаю, мы встретимся с тобой очень скоро. Все хорошо. Все будет хорошо.
Буквально через секунду она крепче сжимает мою руку, открывает глаза и расслабляет хватку. Ее сердце больше не бьется, это подтверждает грохот пушки. Закрываю ее глаза, наспех вытираю кровь со своих рук о траву и иду к остальным.
Собственные слова не выходят из моей головы: «Я отомщу за тебя. Он пожалеет, что убил тебя. Обещаю».
И я отомщу. И не только за нее. Теперь это моя обязанность.
Возвращаюсь к большому дереву, у которого остались все остальные.
— Ну? — Катон вопросительно поднимает брови.
— Живая была, — сухо отвечаю я.
— Что я могу сказать… — протягивает Катон, — ты прошел проверку. Но
