– Ты права, – быстро соглашается он. – Я придурок. Мне не нужно было это обсуждать.

Я продолжаю плакать. Теперь, когда я уже начала, уже просто невозможно остановиться. Слезы градом катятся по щекам, и я вытираю их полотенцем.

– Лилия… Если бы я только знал, что ты настолько пьяная, я бы никогда в жизни не дал тебе пойти наверх с тем парнем. Я бы тебя остановил. – Он присаживается на корточки, и, пытаясь удержать равновесие, кладет руки мне на ноги. Я вздрагиваю, он их убирает и опирается локтями себе в колени. – Пожалуйста, не плач.

Я киваю. И делаю глубокий вдох. Странно, но мне стало легче оттого, что я кому-то рассказала. Вслух. Совсем немного. Но и это уже хорошо.

Мы сидим так довольно долго, потом он встает. Я вижу, что его беспокоит нога.

– Тебе больно? – спрашиваю я, и мой голос отражается странным эхом от стен, как будто они уже отвыкли от звуков.

– Совсем не больно, – отвечает он.

Я встаю, протягиваю ему руку, и он берется за нее. Рив вытягивает ногу и начинает массировать.

– Тебе не нужно себя так нагружать, – говорю я ему. – Слушайся докторов.

Рив пожимает плечами, и мышцы на его спине перекатываются.

– Мне нужно нагружаться, чтобы получить стипендию.

Всхлипывая, я возражаю.

– Разве физиотерапевт не говорил тебе, что перегрузка может сделать только хуже? Уверена, что говорил. Или говорила. Если она или он действительно хороший физиотерапевт.

– Оказывается, ты теперь тоже доктор? – Улыбается Рив. – У нас на Джар Айленде появился еще один доктор Чоу?

Я начинаю вытирать волосы полотенцем, потом сажусь, открываю сумку и достаю легинсы и толстовку с капюшоном на молнии.

– Ненавижу выходить на холод после плавания. Мне все время кажется, что я больше никогда не согреюсь.

– Именно поэтому тебе и нужно надевать плавательную шапочку.

– Никогда. Моя голова будет похожа на ананас.

– Принцесса Лилия. Всегда полна тщеславия, – качая головой, мягко и сочувственно говорит Рив. Он садится рядом, но не слишком. – Тогда не уходи сразу. Подожди, пока голова высохнет.

Вот так оно все и случилось. Сев в машину, я пишу Кэт сообщение. Я не описываю все в подробностях, просто сообщаю, что дело сдвинулось с мертвой точки.

Глава двадцать пятая. Кэт

В среду у нас третье занятие в подготовительной группе. Несколько человек бросили ходить, чего я совершенно не понимаю. Ведь раз в две недели ты получаешь разрешение не посещать занятия!

Алекс уже здесь, он что-то печатает в своем ноутбуке. Я тихонько сажусь сзади, чтобы напугать его, и вижу, какой сайт его заинтересовал.

Университет Южной Калифорнии.

Забавно. Я считала, что Алекс подаст документы в 2 колледжа: в Мичиганский университет, а для страховки – в Бостонский колледж.

Он заходит на страницу с перечнем направлений, по которым готовят специалистов, и выбирает курс по написанию песен.

Я не успеваю сказать ни слова, как к нам подходит миссис Чиразо. Алекс мгновенно захлопывает ноутбук, как будто боится, что его уличат в просмотре порнографии или еще чего-нибудь предосудительного. Я подвигаю стул к нему поближе и сажусь рядом.

– Итак, вы, двое… Я прочитала проекты ваших эссе. – Она кладет листы бумаги на стол. Наши с Алексом эссе. На его листке совсем немного текста и всего пара исправлений, сделанных красной ручкой, а мое все исчиркано.

Черт. Я переворачиваю его, чтобы Алекс не видел.

– Алекс, мне понравилось, как ты пишешь. Мне показался очень сильным твой тезис о том, как разделение на классы и привилегии исчезают на футбольном поле, и успех зависит исключительно от того, насколько упорно ты работаешь. Но я думаю, что говоря о собственной жизни, тебе не следует быть столь критичным по отношению к благосостоянию твоих родителей. Я надеюсь, что ты смягчишь некоторые формулировки и попробуешь выразить чуть больше благодарности за возможности, которые они тебе предоставили.

Алекс кивает.

– Конечно.

Я оседаю на стуле. Эссе Алекса мне показалось очень хорошим, оно хорошо и емко написано, но я прекрасно понимаю, что имеет в виду миссис Чиразо. Пара-тройка предложений в нем показались мне откровенной глупостью. Там, где он писал: Я никогда не осознавал, насколько богата моя семья, и как это влияет на отношение ко мне других людей.

О чем ты говоришь, парень, твой внедорожник стоит, как год обучения в Оберлине.

Миссис Чиразо поворачивается ко мне.

– Итак, Кэт… Твое эссе меня удивило.

– Надеюсь, приятно? – говорю я мрачно, уже зная, что оно ей абсолютно не понравилось.

Я написала о том, как странно было расти в таком месте, как Джар Айленд. Как ты чувствуешь себя отделенным от остального мира. Я написала о своей дружбе с Ким, как музыка помогла раздвинуть границы моего мира. О том, с какой радостью уеду отсюда, чтобы начать жить собственной жизнью. Конечно, не такими словами, но все равно в каждой фразе чувствовалось моя неприязнь к этому месту. Наши с Алексом эссе оказались противоположными по смыслу. Забавно, но, сами того не желая, мы с ним описали разное отношение к одному и тому же.

– А мне эссе Кэт показалось прекрасным, – говорит Алекс. – Джар Айленд действительно очень странное место для жизни, но оно сделало ее очень стойкой.

Спасибо тебе на добром слове.

Очки Миссис Чиразо висят у нее на шее на цепочке. Она водружает их на нос и подвигает к себе мой опус.

– Согласна. Я и не говорю, что твое эссе настолько плохо, Кэт. Оно хорошее. Только мне лично, в отличие от тебя, наш остров никогда не представлялся именно таким. – Она начинает переворачивать страницы и поджимает губы. – Главная проблема в том, что ты не рассказала почти ничего о себе лично, а только о месте, где живешь. Хочу тебе напомнить, что мы стараемся сделать так, чтобы приемная комиссия думала о тебе, как о реальном человеке. – Она снова кладет листы на стол и поворачивается ко мне. – А ты не хочешь написать о том, что потеряла маму в таком раннем возрасте?

У меня отвисает челюсть. Я не ослышалась? Эта придурковатая миссис Чиразо никак не успокоится по поводу смерти моей мамы. И вспоминает о ней при каждом удобном и неудобном случае.

– Я думала над этим, но решила не писать, – говорю я, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие и не сорваться. Наверняка именно этого она и хочет. Чтобы я взорвалась, а она бы заставила меня ходить к ней на беседы.

– Ты не могла бы объяснить, почему?