Утром Илья увидел в зеркале свое бледное лицо, мешки под глазами, впалые щеки и оторопел. Как будто он сбросил килограмм пять, не меньше. В памяти всплывали отрывочные картины – дровяной сарай, браслеты в коробке из-под чая, саперная лопатка, которой он закопал страшную находку…

Он умылся холодной водой из старого умывальника и в ужасе покачал головой. Неужели, кошмар из детства догнал его в зрелом возрасте? Он был уверен, что с этим покончено. Выходит, нет?

– Привет! – с порога окликнул его дед Аким. – Собираешься? Не передумал ехать?

– Поеду, – хмуро ответил Илья. – У меня в Москве дел полно. Некогда прохлаждаться.

– Ты погляди на себя-то… Краше в гроб кладут! А туда же, ехать ему приспичило… Тебе отлежаться надобно, организм, поди, не железный.

– Да все нормально уже.

– Ладно, отговаривать не стану, – сдался старик. – Я тоже в твои годы вечно спешил куда-то, гнался за уходящим поездом. А теперь вроде как спешить смысла нет. Наоборот! Хочется придержать лошадей. Давай хоть поедим вместе, – предложил он. – Я самовар принес! Одному тоскливо чаи гонять.

Дед прошел в горницу и водрузил на стол пузатый дымящийся самовар. Илья приплелся следом, ощущая остаточную слабость в ногах. Крепко его приложило. И с чего бы? Нервы, что ли, разыгрались?

– Ты ведь не завтракал? Небось, как все городские, кофей привык употреблять на голодный желудок, – ворчал Аким. – А человеку плотно поесть надо перед работой, сил набраться. От кофею только язва бывает!.. Ты не против, если я тут похозяйничаю?

Не дожидаясь ответа, он полез в холодильник, достал сыр, масло, колбасу, нарезал толстыми ломтями и принялся делать бутерброды.

– Это тебе в дорогу… а это нам к чаю…

Илья молча наблюдал, как дед раскладывает еду по тарелкам, наливает в чашки кипяток, предварительно опустив туда пакетики с заваркой.

– Утопленники, – захихикал он, спохватился и смущенно прикрыл рот. – Ой, я тебе аппетит не испортил?

– Аппетита нет, значит, и портить нечего, – вздохнул Илья.

– Ты давай, ешь! Голодному в дорогу нельзя. Не пущу!

Связь в деревне была плохая, и дозвониться Ирине Илья не смог. Он надеялся поговорить с ней на трассе, когда появится покрытие. Он поступил неправильно, не сообщив ей, куда направляется. И брать ее с собой в Киреевку было нельзя. Что бы он ей сказал о свертке из мешковины? О содержимом жестяной коробки? О своих тайных ночных визитах на дачу?

– Дед, а ты с женой ладил?

– Чего-о? – удивленно протянул тот, жуя хлеб с колбасой и прихлебывая горячий чай. – Моя старуха с годами почти оглохла. Мы, почитай, не разговаривали. Без слов друг дружку понимали. А как по-другому?

– Повезло тебе со старухой.

– Повезло, не повезло… мы о том не думали, не гадали. Тяжко было! Работа, огород, корова, дети, хозяйство… Только успевай поворачиваться!

Он пустился разглагольствовать о вечной нехватке денег, о том, как иногда кормились охотой и рыбалкой…

Илья не слушал. Погрузился в свои тревожные воспоминания. Как мать после жуткого случая в спортзале возила его к бабке-знахарке, выливать воском, выкачивать яйцами. Как знахарка что-то быстро, шепотком бубнила матери. Как та ахала и охала, хваталась за сердце. Как долго и нудно беседовал с ним отец: расспрашивал, уговаривал, успокаивал, предупреждал. Как водили его к врачам, и те запутались с диагнозом.

С той поры Илья поставил прочный, надежный заслон всему, что связано с той мальчишеской дракой. Вычеркнул из жизни дружка Романа, перестал общаться с одноклассниками, обходил злосчастную школу за версту, приказал себе все забыть… и казалось, забыл.

Он вдруг с ужасом представил, какое задание от анонима будет третьим по счету. Гнал от себя жуткую догадку, а та упорно лезла в голову, не отступала.

– Черт!

– Да, милок, жизнь нас с женой била, а мы падали, вставали и снова шли вперед, – отозвался дед Аким, приняв восклицание Ильи на свой счет. – Детей поднимали, родителям помогали, трудились в поте лица. Нынешний народ не таков. Крученые какие-то, верченые, злые на белый свет! Вынь им все блага да положь! Желательно на блюдечке! А они еще подумают, сказать спасибо или промолчать…

– Не любишь ты нынешнее поколение, – заметил Илья. – Собственных сыновей не жалуешь, дачников ругаешь почем зря.

– Я зря никого не ругаю! Только тех, кто доброго слова не заслуживает. С моими сыновьями ты прав. Каюсь! Жалел их, паршивцев, не нагружал, из кожи вон лез, чтобы они ни в чем не нуждались. А вырастил неумех и эгоистов, каких поискать. Все потому, что… Эх! – всплеснул руками старик. – Не береди душу! Поздно уже! Ничего не исправишь…

Илья слушал его и завидовал. «Мне бы твои проблемы, – с горечью думал он. – Ленивые неблагодарные дети и «гнилой народец», который живет «по другим правилам». Велика беда!»

– Воров много развелось, – донеслись до него слова деда Акима. – Глядеть в оба надо! Намедни пару домов на краю деревни обчистили. Алкашня оголодавшая! Все вынесли! Закрутки, соленья, бутылки с самогоном. Да еще окна в придачу побили. Я бы сам таких к стенке ставил!

– Суровый ты.

– Все должно быть по справедливости.

«Что бы ты сказал обо мне, узнай о двух погибших женщинах и содержимом жестяной коробки? – мысленно спросил его Илья. – Взял бы ружье и пристрелил?»

Хуже всего, что из его памяти напрочь выпали оба этих случая. Он уже переживал подобное, будучи мальчишкой. Самая главная часть кошмарного происшествия с Денисом улетучилась из его головы! Он мог вспомнить почти всю драку, а потом – взрыв мозга и полный пробел. Очнулся от криков Романа и увидел посиневшего врага со скакалкой на шее. Ему казалось, что он пытается помочь Денису…

Илья верил, что так и было. Хотел верить. Его обвиняли в неоправданной жестокости, он убеждал себя и других в обратном. Ромка встал на его сторону. Илья боялся спросить лучшего друга, как все произошло на самом деле. Было страшно услышать правду. Может, еще и по этой причине он старательно избегал встречи с Ромкой.

В одну из тех беспокойных ночей Илья проснулся и услышал за стеной голоса родителей. Он подкрался к двери их комнаты и прислушался. Мать с отцом разговаривали на повышенных тонах, спорили. Отец говорил о каком-то Самборе. Якобы тот умел воздействовать на людей, общаться с мертвыми и двигать предметы. Мать сначала возмущалась и возражала, потом заплакала.

«По-твоему, Илюша родился таким же? – всхлипывала она. – Ты на это намекаешь?»

«Я только ставлю тебя в известность, что в нашем роду был особенный человек. Мой прямой предок. Он творил невообразимые вещи!