о том, что настоящая любовь – это когда ты даешь любимому человеку свободу. Я счастлив только тогда, когда счастлив тот, кого я люблю. Но несчастлив тот, кто насильно удерживает любимого рядом с собой, – ха-ха-ха, я и сам узнал об этом из послесловия автора. Но даже без его пафосных слов, я понимал и героя, и полумесяца, когда читал книгу.

Я говорил и сам восхищался тем, что рассуждаю о таких высоких чувствах.

– Да, очень поучительная история, – коротко бросил дядька, продолжая идти.

– Ачжосси, я хотел кое-что спросить.

– Что?

– «Сливочная нежность». Из чего вы ее готовите? Я уже знаю рецепт бульона. Но из этих ингредиентов ни за что не получится такой вкус. Настоящий смак исходит из гущи, не так ли? Из чего вы готовите гущу? Все равно сегодня последний день, а завтра мы с вами перейдем реку и умрем по-настоящему. Так что мне-то вы можете доверить свой секрет.

– Из курицы.

– Что-о?

Из курицы. Так неожиданно. От «Сливочной нежности» совсем не пахло курицей. Да и жиру не было совсем.

– Нужно хорошенько отварить курицу, отделить и порубить мясо. Запах курицы не чувствуется из-за особых ингредиентов в составе бульона, которые его и устраняют. А жир я снимаю в начале, когда курица варится на сильном огне. Ну, а для острого вкуса нужно использовать мясо курицы, отваренной вместе с острым перцем чили. Это моя последняя «Сливочная нежность». – Он приподнял в руке супницу, завернутую в платок.

Теперь можно уйти с миром

Уже знакомый нам молодой человек в больничной пижаме и с катетером в вене ухаживал за Чжиён, беспомощно лежащей с загипсованной ногой.

– Сможешь его позвать? – попросил Ачжосси, наблюдавший за ними.

Я вошел в палату и выполнил просьбу. А потом, стоя чуть в сторонке, наблюдал за ним и шефом. Взгляд, которым последний глядел на собеседника, был совсем не таким, как во время их прошлой встречи. Я бы сказал, он стал более мягким. Или более миролюбивым.

– Как вы посмели явиться сюда? Вы успокоитесь только тогда, когда Чжиён умрет? Я не знаю, кем вы приходитесь Ли Минсоку, но ваше поведение и речь невероятно похожи, – взбешенным тоном произнес господин.

– Ээ-э, нет-нет. Сегодня я пришел извиниться. Я искренне приношу извинения за вчерашнее происшествие. Я должен был первым выскочить на дорогу и спасти Чжиён, когда на нее несся автобус, но я не смог. Я повел себя как трус. – Казалось, что Ачжосси вот-вот прослезится.

– Я не хочу вас слушать. Убирайтесь, – холодно отреагировал его собеседник.

– Я всегда был трусом. Делал вид, что сильный, хотя на самом деле был слабым. Я думал, что если притворяться сильным, то все получится. Верил, что только так я смогу обрести желаемое, – разрыдался Ачжосси.

Мужчина заметно растерялся:

– Почему вы плачете? Вы, конечно, виноваты в том, что вынудили Чжиен броситься под колеса, но я не собираюсь винить вас за то, что не бросились вслед за ней. Само собой, что я первым должен был это сделать. Ведь я люблю ее.

При этих словах Ачжосси виновато склонил голову:

– Я рассказал Ли Минсоку о вчерашнем происшествии. Он обещал никогда больше не беспокоить Чжиён. И он больше не будет присылать меня. Возьмите. – Он протянул керамическую супницу, обернутую в платок.

– Что это?

– «Сливочная нежность».

– Кто вас просил об этом?

– Дело в том, что Минсок завтра утром уезжает за границу. Я тоже еду вместе с ним. Это его последнее блюдо, которое он приготовил для Чжиён в качестве извинения. А еще он просил передать, что вложил в это блюдо всю душу и будет очень благодарен, если вы с удовольствием съедите его.

– Уезжает за границу?

– Да, он сказал, что больше не вернется, – с чувством произнес Ачжосси и снова протянул супницу.

Мужчина принял ее.

Он вернулся в палату, а Ачжосси приник к двери палаты, наблюдая за происходящим внутри. Судя по улыбке, расцветшей на его губах, можно было догадаться, что Чжиён с удовольствием ела «Сливочную нежность».

Я понаблюдал за шефом, а потом поднялся на пятый этаж. Мне хотелось увидеть бабушку напоследок и прежде чем начнется приступ боли. Брата тоже хотелось увидеть.

Они оба сладко спали – бабушка на кушетке, а брат возле койки, раскинув руки и ноги.

Я тихонько вошел в палату, медленно подошел к больничной койке и посмотрел на лицо бабушки. Впервые я разглядывал ее так пристально. Прежде я всегда поглядывал украдкой, а если можно было не смотреть, то лишь говорил все, что хочу.

Оказывается, на правой брови у бабушки есть родинка, а возле уха другая родинка размером с фасолину. Я ни разу за пятнадцать лет, пока был ее внуком, не заметил их. А стоило лишь чуть внимательнее приглядеться.

– Бабушка, будь здорова! – бормотал я. – Выздоравливай быстрее и больше не болей! – На глаза предательски навернулись слезы.

– Эй! – Кто-то изо всей силы хлопнул меня по спине.

Казалось, что мой позвоночник чуть не провалился в штаны.

– А ты что здесь делаешь? – Брат поднялся с кушетки, утирая слюни. – Пришел навестить нас? Я же говорю, что малой с понятиями. А почему приперся с пустыми руками? Хоть бы сок купил. Эх, что отец, что сын – одинаково жадные. Отец из жадности не ходил в больницу, пока совсем не припекло, а сын пришел навестить больную с пустыми руками. Кто же так делает, засранец?

– Нечего называть меня засранцем. Да и не за этим я пришел.

– А зачем ты пришел? Что ты тогда делаешь в палате, если не пришел навестить больную?

Боясь разбудить бабушку, я оставил брата и вышел из палаты. Он выскочил вслед за мной.

– Ты чего пришел? А ну, говори! – Он начал допытываться.

– Пришел с тобой повидаться.

– Опять ты за свое? И почему ты мне тыкаешь? Я, между прочим, на пять лет старше тебя. Ой, да ну тебя. Нафига мне надо воспитывать тебя? Говори, зачем пришел? Я же сказал, что больше не буду работать. Ресторан, кажется, закрыт, значит, и помощники не нужны. Какие у нас могут быть общие дела? А, вы что, снова начали торговлю? Потом, когда бабушке станет лучше, я подумаю насчет подработки. Где еще найдешь такого хорошего работника, как я.

– Ты сказал, что залез к нам ночью в ресторан не для того, чтобы украсть деньги. Тогда зачем ты залез? – Мне было очень любопытно и хотелось обязательно выяснить это, раз уж я пришел сюда.

– Ха! Ты приперся