Шрифт:
Закладка:
— Не хочется, — ответила Саёри, — мне кажется, что я уже выспала все, что могла, и больше в меня не лезет.
В другой ситуации со слова «выспала» я бы слегка гоготнул, потому что очень уж милое у нее получается словотворчество. Но сейчас было совсем не до смеха. Если исходный Гару этого не замечал и просто ходил себе, жалом вертел по сторонам, у него в голове точно не мозг, а разведенное картофельное пюре. Из столовки какого-нибудь заштатного санатория. С другой стороны, умнее сценариста не будешь.
— Вот погоди, — заявил я, — пойдешь в шараг… кхм, в университет, и будешь мечтать о возможности почиллить в кроватке хотя б лишние минут пятнадцать.
Саёри мои вялые попытки в разрядку обстановки пропустила мимо ушей. Взгляд ее упирался в одну точку, куда-то в одеяло.
— Можно я пройду? — спросил я, не особо даже надеясь на ответ. Но получил его.
— Конечно, Гару, что за вопросы?
Весь ее энтузиазм, который я отмечал еще вчера, словно робот-пылесос втянул. Ничегошеньки не осталось. Наверное, хрен, завладевший консолью, уже начал свои манипуляции, не иначе.
Я прошел к компьютерному креслу, переложил комплект формы с него на постель Саёри и примостился на краешке. Она все еще не смотрела на меня. Делала усилие, чтоб не смотреть. Будто мою голову заменила голова Медузы — не той славной крохи, которая в Hades с щеткой летает, а настоящей твари со змеями вместо волос. Посмотришь — и все, ты уже каменное изваяние, столп соляной. Хотя нет, последнее вроде из другой оперы.
(a smile from a veil)
Мы сидели и молчали. Часы продолжали равнодушно тикать где-то внизу. Мистер Корова все так же пялился на меня своими глазками. Осуждал. За нерешительность.
«У меня вымя, братан, но я все равно мужественнее тебя».
Ладно. Конечно, после этого скрипт может поехать еще сильнее, но если подумать… я не так уж сильно в этом буду виноват. Это ведь он сам заполнился, нарисовал такую ситуацию. Мне приходится просто реагировать.
— Давно тебя мучают твои… тучки?
Она дернулась, словно через все тело пропустили ток, и повернулась ко мне. Взгляд у нее был удивленный и… разочарованный?
— Ты…
— Я знаю, — заверил я как можно более мягко.
Саёри вздохнула.
— Тебе Моника рассказала?
— Моника тут ни при чем, — ответил я, — Сайка, я, конечно, такой себе знаток человеческой души, но кой-чего все-таки понимаю. Когда человеку хреново, требуется много усилий, чтобы это скрыть. И у тебя маскировка не очень хорошо выходит. Раньше я дурак был без головы, внимания не обращал, а сегодня… сегодня как пелена с глаз упала.
Саёри уронила голову в ладони, и меня слегка заколбасило. Наверняка сейчас заплачет… снова. Кажется, блин, это ты, Игорек, станешь катализатором ее депрессняка, ей-богу.
— Они всегда со мной, — сказала она где-то через минуту, — по крайней мере, последние лет пять или шесть.
Значит, и правда всегда. Игра вроде бы только шесть с копейками лет и существует.
— … раньше было немного легче. Накатывало только по утрам, перед школой, или поздно ночью, а на выходных так и вообще редко. Наверное, потому, что мы обычно ходили куда-нибудь. В кафе или в парк… или в караоке, помнишь?
— Помню, конечно, — кивнул я, хоть этого никогда и не было. В караоке я несколько раз выбирался еще в Москве, на «корпоративный ивент». Получилось незабываемо — по крайней мере, зрелище пьяной эйчарки Марины, орущей в микрофон песню группы «Мумий Тролль» про то, что наступят времена почище, уже ничем из памяти не вытравишь.
— Знаешь, почему я часто опаздываю в школу, Гару? — спросила Саёри печально, — потому что мне приходится уговаривать себя. Уговаривать вылезти из-под одеяла. Умыться. Причесаться. Покушать. Какой в этом смысл? Все, что я могу — по мере сил не расстраивать моих друзей. Но и это не очень получается, раз ты тут сидишь, правда? Наверное, мир так меня наказывает. Меньше всего я хочу, чтобы ты обо мне беспокоился, Гару. И в итоге ты из-за меня волнуешься. Прибежал вот среди ночи. Наверное, это самослучающееся пророчество…
Желания ее поправить сейчас не возникло ни на секунду. Очень уж я злился. На всех сразу. На Монику, на создателя игры, даже на мимокрокодилов с реддита, которые низкосортные мемы клепали. На себя, потому что над этими мемами смеялся.
— Глупая, глупая Саёри, — она постучала себя кулачком по растрепанной голове, — ты опять все испортила.
— Ты ничего не испортила, — сказал я. Очень старался, чтоб вся эта злость, кипящая внутри не просочилась наружу. Еще напугаю ее, чего доброго, — и не могла испортить.
— Я пытаюсь заставить себя думать о хорошем, но ничего не…
— Послушай меня, Саёри, — я поднял руку, в которой все еще был зажат запасной ключ. Пришлось выложить его на стол, — пожалуйста, постарайся понять кое-что очень важное. Ты ни в чем не виновата, и не найдется никого, кто хоть в чем-то тебя укорял бы. Это первое. Теперь второе. Ты не робот, чтоб на «счастливые мысли» по щелчку переключаться.
(иронично, наверное, такое говорить, учитывая, что ты всю подноготную знаешь, не так ли?)
Заткнись, мозг, не до тебя щас.
— … все мы иногда чувствуем себя как дерьмо, прости за грубость. Это нормально. Но если ты понимаешь, что это чувство перестало уходить, что оно сидит в тебе как червяк в яблоке, что ты не вывозишь это все одна, нельзя замыкаться в себе! Я через улицу живу. Маякни мне, не знаю, позвони или напиши — Гару, мне плохо, я не знаю, как быть. И я приду…
Саёри покачала головой.
— Вот видишь, ты не понимаешь. Если я так поступлю, то отвлеку тебя от чего-нибудь важного. Как сейчас и вышло. Ты мог бы лежать в постели и десятый сон видеть, а вместо этого сидишь тут. Хотя в школу уже через три часа вставать…
— Да плевать на школу, — я поднялся с кресла, — это такая ерунда. Я понимаю, что ты имеешь в виду, но…
Я замялся, подыскивая подходящие слова. Саёри наконец подняла глаза, и взгляд этот пугал похлеще, чем тот, что принадлежал ее мертвой копии из сна. Там-то
