Наверное, я не врал. Сейчас сложно уловить момент, когда она так глубоко залезла в сердце. Это не любовь. Это какая-то, сука, больная привязанность. Желание оберегать, дарить тепло и нежность, но я… разучился.

Ненавижу себя за это.

Я потянулся, чтобы коснуться пальцами румяной щеки девушки, но отдернулся, когда Варя испуганно отстранилась, сцепил челюсти до хруста и, отвернувшись, завел машину.

— Если всё так, почему ты сторонишься меня? — звонким срывающимся от напряжения голосом спросила она. — Мы же муж и жена! Пусть началось всё… странно. Но я искренне благодарна тебе за заботу о Тёмке, за помощь с разводом, за защиту и поддержку. Без тебя я бы сломалась. Не перенесла бы этого всего. Но стоило посмотреть на твои шрамы, — она потянулась и легко, невесомо прикоснулась к моему лицу, — понимала, что всё можно пережить. Что жизнь нас подвергает страшным испытаниям, но лишь мы решаем, позволить ей сломать нас или нет. Ты стал моим символом жизни, Влад. Отчего же смотришь на меня, словно тебе больно, что я рядом? Я не понимаю, объясни.

— Потому что, — я перехватил в воздухе ее руку, поцеловал в раскрытую ладонь, шумно втянул пряный запах нежной кожи и прошептал: — Не верю, что можно полюбить чудовище…

Она замолчала, отвела взгляд. Слишком поспешно. Но руки не отняла.

— А еще… — я наклонился и дохнул теплом ей в лицо. — Мне кажется, что ты не готова перейти на другой уровень отношений, а я подожду.

Она опустила голову ещё ниже. Произнесла с напряжением:

— Разве тебе недостаточно просто меня? Без всей этой романтической чепухи? Я… — Она снова отвернулась и быстро прикоснулась к лицу, будто смахивала слезу. — Я не верю в любовь. Больше не верю. Мне казалось, я так сильно любила Диму. И думала, он относится ко мне также. Что я у него единственная. И он никогда, ни за что не причинит мне боли. А оказалось, всё ложь.

Варя осторожно высвободила свою руку и замолчала, сжавшись в комок.

— Похоже, что я способен на романтику? — я усмехнулся и почувствовал, как от гримасы натянулись раны на лице. Те, что оставили мне прислужники Чеха. Жена старательно пыталась меня вылечить все это время, но она не представляет насколько глубоки мои шрамы. Это не лечится. — Да я и сам давно разочаровался в любви. Любил однажды, больше не хочу. Но… — повернулся и посмотрел на притихшую девушку. Она как зайчонок забилась на сидение и смотрит на меня так пронзительно, что воздух улетает из груди. — Я все-таки самец и… — Я стиснул челюсти и отвернулся в окно. Блядь, как ей это сказать? Что хочу ее до темноты в глазах. Что не сплю из-за ее пряного запаха и бесконечной близости. Что я… сука! как озабоченный, жадно слежу за каждым ее движением.

И смысл даже не в задании Чеха. Наверное, я бы положил толстый болт на все мероприятие, забил бы на месть, придумал бы, как вызволить Настюшку, а сам разобрался с больным ублюдком раз и навсегда. Нашел бы способ. Есть люди, которым Чех тоже перешел дорогу. И их не десятки, их сотни-тысячи. И все бы ничего, но у меня уже вторую неделю жар в штанах такой, хоть яичницу жарь. И всему виной не моя женщина, сестра врага, девушка, которую должен ломать и терзать, а я не могу!

Милка так не держала меня за яйца, как эта синеглазка. Вот как однажды нырнул в ее омуты, так и не выплываю. Настоящая одержимость.

Чтобы сказать последнее, пришлось прочистить горло, но голос все равно опустился и опасно захрустел:

— Я хочу тебя, Варя… — и снова повернулся к жене, — но боюсь трогать. И со мной, — зашипел, не сдерживая эмоции, и ударил ладонью по рулю, — никогда такого не было! Пиздец просто… Снял бы шлюху, чтоб остыть, так мы вроде как в браке…