Безымянный холодок пробежал по спине Гермионы, озноб страха и дезориентации, как будто под ней закачался пол, намереваясь сбросить её во тьму, лежащую под ним.

— Что она... — послышался жужжащий женский голос.

На бледном лице Трейси была гримаса страха, но с её губ продолжали срываться слова песнопения:

— Мабра, брахоринг, мабра...

В закрытом коридоре поднялся холодный ветер, его тёмное дыхание ласкало лица и касалось рук льдом.

— Стреляем в неё по моей команде! — выкрикнул лидер. — Один, два, три!

Около сорока выкрикнутых заклинаний образовали огромный концентрический массив из сгустков энергии, который залил коридор светом ярче солнца...

...лишь на краткий миг. А затем заряды застряли и исчезли в гранях тёмно-красного восьмиугольника, который появился в воздухе вокруг девочек и через мгновение исчез.

Гермиона видела его. Она видела его, но не могла вообразить. Не могла вообразить чары Щита столь сильные, что могут противостоять целой армии.

А голос Трейси продолжал петь. Он звучал всё громче и уверенней, и её лицо было перекошено, словно она старалась вспомнить что-то очень-очень точно.

— Шаффл, даффл, маззл, мафф

Фиста, виста, миста-кафф.

И все, кто был в коридоре, и героини и хулиганы, почувствовали давящее присутствие чего-то тёмного, покалывание в воздухе, словно что-то росло, росло и росло. Все синие дымки вокруг белых роб, все защитные заклинания исчезли, хотя никакие проклятья в них не попадали. Было ещё несколько вспышек света — заклинаний, выпущенных в отчаянии, но все они потухли на лету, как огонь свечи, коснувшийся воды.

Тёмные барьеры в концах коридора растворились как дым под нарастающим давлением. И обнаружилось, что проходы запечатаны плитами тёмного металла, которые были покрыты пятнами, похожими на кровавые.

А Трейси пела:

— Лемаршан, Ламент, Лемаршан.

Мертвенно-синий свет показался из-под плит и между ними. Объятые ужасом хулиганы в белых мантиях с воем кинулись к двойным дверям, но те с грохотом захлопнулись.

Трейси резко вытянула руку влево и выкрикнула «Кхорнат!», указала вниз и выкрикнула «Слаанет!», вверх: «Нурголт!» и вправо: «ТЗИНЧИ!»

Затем Трейси остановилась, чтобы вдохнуть побольше воздуха, и Гермиона, к которой вернулся дар речи, крикнула:

— Стой, Трейси, остановись!

На лице слизеринки сияла странная дикая улыбка. Она подняла руку вверх, щёлкнула пальцами в третий раз и снова заговорила нараспев высоким девчачьим голосом, к которому примешивался низкий тон, словно вместе с ней пел хор.

— Тьма за тьмой, чернее чёрного,

Похороненная под рекой времени...

Из тьмы во тьму, твой голос звучит в пустоте,

Неведомый смерти, не познавший жизни.

— Что ты творишь! — завизжала Парвати и попыталась схватить слизеринку, которая начала подниматься в воздух. Дафна со Сьюзен перехватили её руку, и Дафна крикнула:

— Мы не знаем, что случится, если ритуал прервать!

— Ну а что будет, если он ЗАВЕРШИТСЯ? — крикнула Гермиона, которая как никогда была близка к полному закипанию мозга.

Белая как мел Сьюзен прошептала:

— Прости меня, Шизоглаз...

А Трейси продолжала петь. Её тело поднималось всё выше над полом. Её чёрные волосы плетьми хлестали вокруг лица, подхваченные ледяным ветром.

— Ты, кто знает врата, кто и есть врата, ключ и стража врат:

Открой путь ему, и яви мне его силу!

Весь коридор утонул во тьме и тишине, было видно и слышно только Трейси, словно во вселенной не осталось ничего кроме неё и света, который светил на неё из безымянного источника.

Объятая светом девочка подняла руку в последний раз и с жуткой торжественностью соединила большой и средний пальцы.

И во тьме коридора Гермиона увидела, как глаза слизеринки стали точно такого же зелёного цвета, как у Гарри Поттера.

— Гарри Джеймс Поттер-Эванс-Веррес!

Гарри Джеймс Поттер-Эванс-Веррес!

ГАРРИ ДЖЕЙМС ПОТТЕР-ЭВАНС-ВЕРРЕС!

Щелчок прозвучал как гром, а затем...

* * *

Сидя в низком кресле перед большим столом директора Хогвартса, Гарри выбрал довольно расслабленную позу: одна нога закинута на другую, руки на подлокотниках. Он изо всех сил старался не замечать шум от окружающих устройств, хотя одно из них, прямо за спиной, издавало звуки, похожие на отчаянное ухание совы, засунутой в щеподробилку, и его было довольно сложно игнорировать.

— Гарри, — обратился к нему старый волшебник из-за стола. Голос был ровен, синие глаза смотрели на него из-за сияющих очков-полумесяцев. Директор Дамблдор надел мантию в цвет полуночного пурпура — не строгую чёрную, но достаточно тёмную, чтобы выразить смертельную серьёзность, насколько это позволяла сделать мода волшебного мира. — Ты... за это ответственен?

— Не могу отрицать, что моё влияние сыграло свою роль, — ответил Гарри.

Старый волшебник снял очки, наклонился вперёд. Синие глаза пристально смотрели в зелёные.

— Я задам тебе один вопрос, — тихо сказал директор. — Считаешь ли ты то, что ты сделал сегодня... приемлемым?

— Там были хулиганы, и они пришли в этот коридор с прямым умыслом причинить боль Гермионе Грейнджер и семерым девочкам-первокурсницам, — спокойно ответил Гарри. — И, если я не слишком молод, чтобы понимать, что хорошо, а что плохо, то хулиганы — тем более. Нет, директор, они не заслужили смерти. Но они точно заслужили быть раздетыми догола и приклеенными к потолку.

Старый волшебник снова надел очки. В первый раз Гарри видел, как директору не хватает слов.

— Мерлин свидетель, — сказал Дамблдор, — я не имею ни малейшего понятия, как на это реагировать.

— Такого эффекта я в принципе и добивался, — сказал Гарри. Он чувствовал, что сейчас самое время начать насвистывать весёлую мелодию, но, к сожалению, так и не научился толком свистеть.

— Нет смысла спрашивать, кто несёт прямую ответственность, — сказал директор. — Только три волшебника в Хогвартсе достаточно могущественны для этого. Я сам этого не делал. Северус заверил меня, что