Она распахнула дверь, он показал бандероль, на губах у него играла обаятельнейшая улыбка.

— Сожалею, но я забыл ручку, — извинился он.

— Подождите, я сейчас принесу.

Она скрылась в квартире. Он тихонько проник в коридор. Все, казалось, шло по плану. Хлоэ стояла неподалеку, наклонившись, искала ручку в ящике старинного комода. От звука захлопнувшейся двери она вздрогнула. Располагающая улыбка все еще играла у него на губах, когда он подходил к молодой женщине; зрачки ее слегка расширились — обычный церебрально-моторный рефлекс. Он вдохнул сложный запах ее духов. Ее безукоризненная фигура совершенно не возбуждала его. В действительности он испытывал к этой женщине только презрение. Улыбка исчезла с его лица, черты обострились. Она дернулась. Но бежать было поздно: его рука, рука мстителя, поднялась и с силой опустилась на ее лицо. Вскрикнув, она упала на спину. Он вытащил из кармана куртки тряпку, пропитанную эфиром, и сильно прижал ее ко рту молодой женщины, так что она уже не могла сопротивляться. Он лег на нее, и она под тяжестью его тела потеряла всякую возможность двигаться. Глаза ее были полны ужаса, ноги дергались. Она попыталась крикнуть, но было слишком поздно. Эфир сделал свое дело: ее веки закрылись и тело обмякло. Теперь его добыча заснула. Он неторопливо вытащил все необходимое из рюкзака, снял кожаные перчатки и надел резиновые хирургические. Закрыл входную дверь на засов и зашел в комнаты. Гостиная подходила ему идеально. Он втащил туда безжизненное тело. Полностью раздел молодую женщину и крепко связал ей запястья. Теперь она лежала перед ним на спине, обнаженная. Он поднял ее связанные руки и привязал их к ножке тяжелого обеденного стола, вытащил из рюкзака липкую ленту и замотал ею рот своей избранницы. Скоро эфирная анестезия начнет проходить, но кричать она не сможет. Тогда он снял куртку и присел рядом со своей добычей, ожидая, пока она проснется. Взгляд его был тяжелым и пустым. Он ничего не сделает ей, пока она не придет в себя. Он хотел увидеть ужас в ее глазах, хотел услышать, как она стонет от боли. И делать он все будет медленно, наслаждаясь каждой секундой. Ремни плетки будут впиваться ей в кожу. А главное, он отрежет эти круглые груди, которыми она, должно быть, так гордится. И кроме того, он приготовил ей один сюрприз…

* * *

Час дня. Доктор Талан вошел в кабинет Нико. Комиссар поднялся из-за стола, приветствуя его, и пожал ему руку. Его посетителю было к шестидесяти: седина в волосах, наметившийся животик. Доктор излучал жизнелюбие. Женщины должны были ему безгранично доверять — да и как могло быть иначе, когда перед тобой воплощение отца семейства? Представив себе это, Нико улыбнулся.

— Спасибо, что сразу пришли, — начал он.

— Совершенно естественно, — ответил Талан. — На меня произвело очень большое впечатление то, что случилось с мадемуазель Жори. Я принес вам результаты анализа крови, его брали в субботу утром, и он подтверждает факт беременности, впрочем, в этом и не приходилось сомневаться. Анализ хороший, никаких аномалий, результаты тестов это подтверждают. Только зачем теперь все это?.. Вот ее карточка. Три месяца назад она прекратила принимать противозачаточные средства. Но до этого побывала у меня, спрашивала совета. Она была такой счастливой, когда пришла ко мне в эту пятницу. Мы должны были увидеться снова через месяц… Наблюдение за беременностью, которая началась без каких бы то ни было особенностей.

— Вы давно знаете мадемуазель Жори? Она рассказывала вам об отце ребенка?

— Я наблюдаю ее года три. Она жила в гражданском браке, по крайней мере так она мне сказала. Я отметил, что он банковский служащий. Она скорее производила впечатление целомудренной женщины, не из тех, кто афиширует свою личную жизнь. Больше она мне ничего не рассказывала. В подобных случаях я не настаиваю, не мое дело копаться в личной жизни пациенток. Между ними и мной должно установиться доверие. Некоторые много о себе рассказывают, другие — более скрытные, и я это уважаю.

— Вами займется капитан Пьер Видаль, вы передадите ему все документы.

— Конечно, всегда готов помочь.

* * *

По ее телу пробегала дрожь. Веки начали приподниматься. Сначала он прочел в ее затуманенном взоре удивление, но постепенно взгляд обрел ясность. Мужчина не ожидал, что страх овладеет ею так сильно. Молодая женщина лихорадочно дернулась, веревки натянулись, она начала перебирать ногами, попробовала закричать через липкую ленту, закрывавшую ей рот. Так продолжалось несколько минут, пока она наконец не смирилась, задыхаясь от ужаса, под его немигающим взглядом. Страх душил ее — это было совершенно ясно. По судорожно дергающимся щекам начали течь слезы. На его лице появилась холодная улыбка.

— Дрянь, — произнес он почти отстраненно.

Слезы потекли быстрее. Ему это нравилось. Она была в его власти, он мог делать с ней все, что хотел, — она принадлежала ему. Он решал, жить ей или умереть.

— У тебя есть все, чего тебе хочется, — продолжал мужчина все тем же спокойным тоном. — Понимаешь ли ты, как тебе повезло? Ты смогла это оценить? Потому что сегодня тебе предстоит потерять все и навсегда.

Он наклонился и вытащил из рюкзака плетку с тяжелой деревянной ручкой.

— Тридцать ударов, тридцать — на мой день рождения…

Глаза женщины наполнились ужасом, который только еще больше разжег желание ее палача. От первого удара ее кожа посинела, когда плетка просвистела второй раз, женщина отчаянно дернулась, пытаясь ускользнуть от своей судьбы. Когда плетка третий раз опустилась на ее тело, показалась кровь. Боль. Боже! Как он это любил!

* * *

Нико набрал номер телефона своей матери. Она ждала, что он позвонит ей после встречи с врачом. Даже если Таня уже рассказала ей все подробности, она станет упрекать его, что он не позвонил сам. Отношения у матери с сыном были близкими, но подчас дело доходило до конфликтов. Конечно, он любил ее, но старался держать определенную дистанцию. Не шептала ли она ему еще в детстве нежные, но такие собственнические слова?..

— Аня Сирски слушает, — прозвучал уверенный и строгий голос.

— Это я, мама.

— Не очень-то ты торопился поговорить со своей матерью! Может быть, все же будешь так любезен и позвонишь мне завтра после фиброскопии? Или мне надо напоминать, что ты — мой сын? Я волнуюсь.

— Все в порядке, мама.

— Ты в этом уверен? Я знаю, что тебе больно, даже если ты в этом не признаешься. Матери чувствуют такие вещи. И потом, ты устал. Нельзя больше так жить, одному. Таня, Дмитрий и