Толпа затихла. Все неловко переглядывались, посматривая то на Джойса, то на Сима.

— Кто же из них двоих провокатор?

Сим вскипел. Брызгая слюной и нервничая, он посылал проклятия на голову Джойса. Но толпа колебалась. С одной стороны, Джойсу не верили, с другой — слова повстанкома противогазового бросали тень на Сима.

Джойс первым прервал молчание. Он крикнул:

— В четверть восьмого Эйджевуд должен выступить! Дайте мне десять минут, я расскажу все, и вы все поймете. И я, и Сим — мы оба не обманываем.

— Пусть говорит, — послышались неуверенные голоса.

— Не надо слушать провокатора! — кричали другие.

Тогда председатель повстанкома взял дело в свои руки.

Став рядом с Джойсом и пристально глядя ему в глаза, он заговорил:

— Мистер Джойс, рабочие доверяли вам, как никому. Несколько лет вы были руководителем професоюзного движения. И, скажем правду, лучшим руководителем. Так было до войны. Но вы не оправдали нашего доверия. Вы голосовали против рабочей резолюции. Мало того — вы стали самым искренним другом и слугой юбераллесов. Теперь вы хотите убедить нас в том, что вы не предатель и не провокатор. Отвечайте же, почему вы не голосовали за рабочую резолюцию по поводу войны? Но говорите правду, иначе через десять минут вы будете мертвы.

Толпа замолчала. Было слышно напряженное дыхание тысяч рабочих. Все глаза остановились на Джойсе.

Джойс немного подвинулся вперед.

— Я прошу одного, — сказал он тихо, но отчетливо. — Я прошу абсолютного доверия. За десять минут до смерти не лгут.

Джойс продолжал:

— Будь здесь Том, он подтвердил бы мои слова. И если он в течение этих десяти минут окажется здесь, я останусь в живых и буду реабилитирован.

Раздались возгласы:

— Скорее, без лишних разговоров!

Джойс коротко пояснил:

— Я был подпольным работником в стане капиталистов. Это поручение мне было дано Политбюро. У партии есть секреты, которые не выходят за пределы Политбюро, а иногда остаются тайнами даже для других членов бюро. Мой шпионаж в стане капиталистов был делом слишком важным, чтобы о нем знали больше двух человек.

По залу прошел недоверчивый шепот.

— Ложь! — крикнул кто-то.

Но Джойс уже овладел собой, и голос его зазвучал громко и уверенно.

— Против рабочей резолюции я не голосовал. Напротив, я голосовал за нее. Но на заседании было только два голоса за вашу резолюцию — мой и покойного Тиля.

При упоминании о несчастном Тиле толпа загудела:

— Это ты убил его, злодей!

Джойс, перекрикивая эти возгласы, продолжал дрожащим голосом:

— Не я его убил. Случилось ужасное недоразумение. Тиль попросил мою машину. Ему надо было ехать в Вашингтон, а у него в машине закончился бензин. Будь он жив, он подтвердил бы мои слова. Клянусь его памятью! О, я безжалостно за него отомщу!.. Мы вдвоем голосовали против. Остальные были — за. Когда все кончилось, толпа начала обвинять меня. Объяснить толпе ее ошибку никто не мог. Другим делегатам Совета было выгодно сложившееся мнение, будто такой авторитетный руководитель рабочего движения, как я, был заодно с ними.

— Почему ты сам не опроверг клевету? — насмешливо спросил Сим.

Глаза Джойса загорелись.

— Вот в том-то и дело! — воскликнул он. — Я сразу понял, что мне нет смысла опровергать эту клевету. Наоборот, в интересах нашего дела мне выгодно было очернить себя в глазах рабочего класса и таким образом войти в полное доверие к буржуазии. Это дало мне возможность узнавать обо всех действиях врагов, сообщать о них в ЦК и на каждом шагу им препятствовать. Правда, на некоторое время я утратил доверие рабочих, но находиться в стане врагов во время борьбы — было важнее. К тому же, своим поступком я провоцировал и настраивал против Совета ту несознательную и поддавшуюся на пацифистскую агитацию часть пролетариата, что еще верила ему. И вы, товарищи, сами знаете, что желтые рабочие отвернулись от своих вождей и перешли на нашу сторону только потому, что Совет обнаружил свое истинное лицо. Это я своими действиями способствовал разоблачению Совета! Что касается голосования, то, даже если бы я голосовал за, никакого преступления здесь не было бы, так как наши противники были в большинстве. Война, однако, должна была разразиться. Она нужна, как последняя капля в чаше противоречий империалистического мира, как переходный этап на пути к мировой революции.

Джойс замолчал. Люди были ошеломлены. Никто не знал, верить или не верить словам Джойса.

— Он лжет! — настаивал Сим. — А его разговоры с Юбераллесом? Неужели он отрицает их?

Джойс повернулся к Симу. В его глазах под сгустками крови блеснули веселые огоньки.

— Товарищ Сим! — вскричал он. — А вы сами разве не были секретарем Юбераллеса? И в разговорах с ним вы что-то не проявляли себя коммунистом. Мне приходилось врать так же, как и вам.

Но это замечание Джойса не убедило Сима и других рабочих. Молодой рабочий с горящими глазами подскочил к Джойсу и замахнулся кулаком:

— Все ложь, собака! Почему же, если ты наш, ты срывал нашу работу? Почему неделю назад ты с этой трибуны убеждал нас не восставать и сорвал нашу забастовку? Что ты ответишь на это, гнусный провокатор?

Джойс невольно попятился назад и побледнел. Вопрос рабочего повторили тысячи голосов. Факт умышленного срыва забастовки был слишком очевиден.

— Отвечай! — ревела толпа. — Неужели и сейчас ты будешь изворачиваться и отрицать свою позорную роль?

— Да, буду! — резко ответил Джойс. — Тысячу раз буду! И здесь повстанком поддержит меня. Вы хотите знать, почему я сорвал ваш мятеж? Это же ясно каждому сознательному человеку. Мы сможем победить буржуазию, только если выступим организовано и единогласно. Локальные мятежи лишь ослабляют нас. Когда в Эйджевуде начался первый бунт, всеобщее восстание еще не было подготовлено. Буржуазия раздавила бы вас, на ваше место поставила бы других, — и мы проиграли бы все дело. Это раз. А во-вторых, Эйджевуд не может восстать раньше противогазового завода. Даже если бы вам удалось захватить газы, вы все равно не сумели бы воспользоваться ими в борьбе с буржуазией. Противогазовый остался бы в ее руках, и она обеспечила бы себя противогазами. Сначала следует захватить противогазы и парализовать буржуазию, лишив ее возможности обороняться.

Джойс продолжал. Но слов его уже не было слышно. Весь зал заревел и загудел. Возгласы протеста и возмущенные крики смешивались с голосами рабочих, высказывавших доверие Джойсу. Единый митинг сразу разбился на несколько. В каждом углу выступали ораторы. Все горячо спорили о сказанном Джойсом. Споры грозили перерасти в драку. Повстанком тщетно пытался установить порядок. Страсти накалились. Комфракция собралась вокруг трибуны: