Он закроет калитку, отвяжет собаку и вернется к кровати. Пригладит волосы спящей Ксене. Посмотрит на нее. Распухший нос картошкой. Складочки у губ. Все руки в бинтах. Она судорожно всхлипывала даже во сне. Панков еще никогда не чувствовал себя таким жалким и потерянным. Все его деньги, связи, возможности – ничто не могло помочь обожаемой Ксаночке.

Илья Степанович боялся отойти от кровати. Поэтому ближайшая соседка вечером поехала за Женькой. Та приедет на следующий день до работы. Рявкнет на собаку, чтоб не прыгала на чулки, процокает каблуками на веранду, молча зайдет вместе с Панковым.

Ксюха Беззуб уже не кричала, а сидела – серая, потухшая. На комоде стояла Сашкина фотография в резной рамке из черепахового панциря. Черная лента перечеркивала его щеку с ямочкой. Ксеня смотрела на нее не отрываясь. Такой свою сестру Женька не видела никогда. Как будто вся жизнь вытекла из нее, а опустевшее тело заполнили полностью слезы, все прибывая и переливаясь через край.

– Ксеня, Ксеня, послушай меня…

Ксюха не отвечала. Глаза пустые. Слезы текли по щекам, по шее, по атласным отворотам халата… Она их не вытирала, только иногда смаргивала, но не отряхивала.

– Самолет нарушил государственную границу США, был обстрелян американскими ПВО и был сбит… сбит… где-то на их территории. Вот… – Она наконец хрипло заговорила, трясущимися руками подняла мятую газету и ткнула пальцем в крошечную заметку: – Вот и в газете написали… Но я знаю… Саша… Он как папа… Это был папа. Папа – птица… Сашка его судьбу повторил… Все, как тогда…

Панков испуганно покосился на Женьку. Та молча кышнула на него рукой:

– Выйди! – И бесцеремонно добавила: – И дверь с той стороны закрой!

– Ксюха, что ты несешь? Какая птица? Какой папа? Папа умер полвека назад.

Ксеня повернулась:

– Люди после смерти становятся птицами и прилетают в новых людей… Мне шаманка на Сахалине сказала… И что папа и мама станут птицами. Это папина душа была в Сашке… И опять самолет… И опять рано…

Женька скрипнула зубами:

– Что за бред? Не похож твой Сашка на нашего папу ни внешностью, ни характером, ничем. Чушь не городи…

Ксеня сморгнула, очередная волна слез полилась через край:

– Птица… Самолет… Теперь Сашенька на небо улетел… Как жить, Женька? Зачем?..

Женька только сопела и молчала. А потом пересела напротив Ксени, загородив портрет с кисейной черной косынкой на углу.

– Значит, так, – заговорила она. – Узнаю руку мастеров. Слушай сюда. Никакого папы, никакой птички. Это точно Петька номер два.

Ксеня всхлипнула:

– Он тоже взорвался? Заживо взорвался?

– Если ты кому-то ляпнешь хоть слово, я тебя убью, – процедила Женька. – Петька, сука, жив.

– Как? – Ксеня от удивления вдруг пришла в себя и сфокусировала взгляд на Жене. – Как жив?

– Приезжал в пятьдесят шестом, – хмыкнула она. – Посмотреть на нас. Тварь. Пятнадцать лет. Сука, почти пятнадцать лет я его оплакивала!.. А он в Германии. Разведчик хренов!..

Ксеня резко наклонилась к Жене:

– Ты что думаешь… думаешь… Сашенька? Он…

Женька уже пришла в себя.

– А ты как думала? С такой карьерой? Он что учил-то? Английский? Ты думаешь, любого вот так в его годы на международные гульки пускают? Да он завербован был чекистами еще на первом курсе! Он же чистый иностранец по морде, про языки вообще молчу.

– А Петька… А похоронка?.. – Ксеня все не могла прийти в себя.

– А что похоронка? – усмехнулась Женька. – Через два года пришла. А там же как: нету тела – нету дела… Взорвался он… а потом в другой стране с новыми документами и новой… – Женька сглотнула, – и новой семьей. Родину, сказал, защищает. Где там, говоришь, самолет сбили? Над Америкой? Мою историю не напоминает?

– Он бы… он бы… – мертвыми губами пыталась произнесла Ксеня.

– Ничего бы он не сделал, – жестко сказала Женя. – Вот тогда бы точно убили. А ты бы точно не скорбела так. Работа у них такая. Безжалостная. К родным.

– Так ты думаешь… – Ксеня подняла запухшие глаза. – Ты думаешь, Сашенька на задании?

– Как там его называли в его блатном инязе? Испанец? – Женька, хмыкнув, обернулась на портрет. – Я бы на твоем месте траур этот мещанский убрала. Вот поверь. Жаль, мне никто не шепнул тогда, в сорок четвертом. Я бы хоть дышать смогла. Так что давай, собирайся в кучу. Тебе его долго домой ждать. Готовься. Десантировался твой Сашка, теперь минимум лет десять будет отрабатывать. Так что сделайте одолжение, Ксения Ивановна, подвязывайте с истериками и членовредительством, а то куда он вернется? К кому?..

Панков даже не представлял, какой чудотворный терапевтический эффект окажет утренний визит мадам Косько. Его убитая, потухшая жена вдруг улыбнулась и попросила у него прощения, что так напугала.

Проходя мимо комода, она снимет черную кисею и, поймав удивленный взгляд Панкова, отрежет: – Нету тела – нету дела. Сашенька вернется. Он на задании. Он точно успел десантироваться…