Тяжелый невидимый шар отчаянно давил на грудь — медленно ворочался, истязал, вжимая в корабельное кресло; глаза цеплялись за мутную полосу света, бегущую по стене пускового тоннеля; тихий монотонный гул с отзвуками медицинского бура противно ввинчивался в уши; за спиной бубнили, перешептывались и смеялись штурмовики — шебутные, как дети. Двадцать минут мучительного разгона, и огромная электромагнитная пушка со всей дури выбросит в космос корабль «Радбос», словно ядро.

В космос… В бескрайний, темный, холодный и… смертельно опасный.

Сара ни с кем не делилась своим сокровенным страхом. Страхи, фобии — это слабость. А она не хотела выглядеть слабой. Чокнутой и сумасбродной, да кем угодно, даже глупой — пожалуйста. Но только не слабой. Однако межпланетные полеты… Проклятые межпланетные полеты — они стали ее персональным криптонитом, ее ахиллесовой пятой. Космос пугал до дрожи в коленях, до обморока, от одной мысли о нем леденело в груди и сводило живот; за орбитой, среди тусклых стеклышек звезд, в черном океане пустоты она чувствовала себя уязвимой и часто задавалась вопросом, почему так? Ведь она легко, играючи водила аэрокар и с кайфом взмывала выше небоскребов, чтобы баламутить облака. Дело было не в высоте. Разумеется, не в высоте. В чем-то ином. Возможно, в беспомощности. Что она могла противопоставить этой ледяной и безжизненной тьме, если бы очутилась в ней, за бортом корабля? Совсем одна, безвольно плавая в невесомости и неуклюже размахивая руками до тех пор, пока не кончится кислород. Пока… она не начнет задыхаться от удушья.

Ей уже начало чудиться, что в корабле иссякает воздух; перед глазами поплыли разноцветные мигающие огоньки пассажирского отсека. Она зажмурилась, замерла, слушая, как тяжело колотится сердце и завывает корабль, скользящий по глухой, плохо освещенной трубе пусковой установки…

Одна минута, — предупредил Дик.

И Сара ожила. Она ждала этого сообщения, как манну небесную, и незамедлительно впрыснула инъекцию дизэмпатика, чтобы погасить разросшийся, липкий и противный страх. Первый час холодок действовал особенно эффективно, и она решила отодвинуть время его применения до выхода на орбиту.

Жан, тихо сидевший рядом, заметил ее суету и с сочувствием улыбнулся.

— Волнуешься? — Он положил свою ладонь поверх ее ладони.

Пальцы пьюра были горячими — обжигали, словно колбаски, миг назад снятые с решетки гриля.

— Немного, — сказала Сара, вытягивая свою холодную руку из-под этой грубой и увесистой пятерни.

Жан опять улыбнулся. Но Саре не было дела до его жалости или издевки: дизэмпатик бежал по венам, разрывая оковы паники, резко притупляя одни чувства и обостряя другие. Крупицы страха рассеялись, и она взглянула на мир, на пассажирский отсек, на беззаботного Жана спокойно и внимательно — глазами истинного пьюра, а не испуганной девчонки, вздрагивающей от каждого шороха.

В этот момент стартовая установка плюнула кораблем в открытый космос, и Радбос ощутимо тряхнуло. Спустя считанные секунды после встряски последовал новый толчок — это заработали ионные двигатели, потянувшие звездолет в сторону Спэйс Нидл, откуда сегодня вывалился злосчастный труп.

— Полетели! — произнес Жан и расставил руки, мерно помахивая ими, словно птица крылья.

Полетели, — повторила про себя Сара, размышляя о грядущем деле.

Пустота царила не только снаружи, но и внутри — в голове. Ни одной толковой мысли, блуждание во мраке. Несколько часов между посещением Института транспорта и коммуникаций и выходом на орбиту прошли в сплошной суматохе. На нервах, почти в бреду. Советник ничего не сообщил, хотя, очевидно, знал больше, чем призванные им пьюры.

— Что думаешь? — спросила Сара.

Руки-крылья Жана опустились, он серьезно посмотрел на нее. В последнее время пьюр ухмылялся и улыбался так часто, что Сара даже удивилась, когда заметила на круглом лице проблески озабоченности.

— Советник выглядел встревоженным. Не уверен, что он стал бы нас дергать по пустякам. Но даже не представляю, что могло произойти на станции, если тот бедолага все-таки случайно не шагнул в портал. Не мучай себя раньше времени. Полагаю, с минуты на минуты все прояснится. — Жан обвел взглядом пассажирский отсек, потянулся в кресле и зевнул. — Шикарная птичка. Никогда прежде на такой не летал. А ты?

В отсеке появился советник Грей. Он слегка пригибался, чтобы не набить себе шишку; темная, почти черная кожа блестела, словно полированная, — не то от волнения, не то еще от чего.

Почему он не позвонил на корешок, а позвал их лично? — удивилась Сара, когда советник молча поманил их ладонью.

Они с Жаном безропотно направились за советником мимо череды кресел, забитых шумными штурмовиками, — туда, в каюту Грэя, чтобы приподнять завесу тайны над загадочной гибелью сотрудника Спэйс Нидл. Во всяком случае, Сара искренне на это надеялась.

Посадку на корабль она помнила смутно: брела сквозь густую и серую мглу, подсвеченную сигнальными огнями, волочилась за Жаном, словно привязанная, и бездумно наблюдала, как покачиваются его широкие плечи, а еще… напоминала Дику, чтобы за минуту до выхода на орбиту он ее обязательно предупредил, как будто корешок мог о чем-то забыть. Все мысли были лишь о том, чтобы поскорее опуститься в кресло, пристегнуть ремни безопасности и ждать момента, когда можно будет закинуться холодком. И только сейчас, когда дизэмпатик разогнал страхи, осознала, на какой громадине они неспешно ползут по космосу.

"Радбос" был огромным. Они миновали около двух десятка отсеков, пока не очутились в каюте советника. Ее тоже строили не под его рост, поэтому Грей предпочел сразу сесть, устав постоянно пригибаться.

Увы, несмотря на свой впечатляющий размер, "Радбос" оставался космическим кораблем, где каждая унция веса, каждый дюйм пространства были на вес золота. Поэтому каюта Грея ничем не отличалась от иных кают — аскетичная и тесная, с откидным столиком и откидной койкой, куда и опустился советник, а затем жестом предложил им присесть.