Вика окончила школу и мы решили, что она попытается поступить в Институт иностранных языков, хотя конкурс был громадный. Я поехала туда, чтобы все разузнать поточнее.

Просто поразительно — здание на Метростроевской показалось мне совершенно незнакомым и чуждым. Будто я здесь впервые! Неужели война, мигом оборвавшую мою учебу здесь, все стерла в памяти? Я ведь приходила сюда ежедневно в течение почти двух лет! Я оглядела сводчатые потолки гардероба, полутемные коридоры, и опять ничто во мне не откликнулось. В чем же дело? По сей день не нахожу объяснения. Полный провал в памяти!

Вика успешно сдала экзамены и набрала нужное количество баллов, но ждать приказа о зачислении предстояло еще долго. Мы поручили узнать о ее поступлении на факультет французского языка нашим друзьям и бежали в Дубулты. Через пару недель пришла телеграмма: «Студентке Виктории Тубельской надлежит приступить к занятиям 1 сентября сего года». Мы с облегчением вздохнули и со спокойной душой продолжали отдых.

Однажды рано утром к нам в комнату прибежал директор Дома творчества Михаил Львович Бауман и слезно попросил меня выручить его: позвонили из международной комиссии Союза писателей и приказали встретить на вокзале знаменитого писателя из Германии Булля, а тут, как на грех, казенная «Волга» оказалась в неисправности. Я тотчас спустилась, и мы поехали в Ригу. Едва успели, побежали на перрон к уже приближающемуся поезду к указанному вагону. В тамбуре стоял высокий плечистый мужчина — я обомлела: это был Генрих Белль, прибывший вместе с женой и двумя сыновьями. Так как мой немецкий оставляет желать лучшего, я обратилась к ним по-английски. Они заулыбались. Мы с директором тщетно искали глазами носильщика и, схватив по чемодану, повели именитых гостей к машине. Белль несколько озадаченно присматривался ко мне. Кое-как разместившись, мы покатили в Дубулты. Мне директор сказал, что жить гости будут в так называемом «Белом доме», самом лучшем коттедже. Но даже там в комнатах не было ни ванной, ни туалета! Они же даже представить себе такого не могут! (В ту пору душ помещался в длинном бараке в парке, где на скамейках сидели в очереди желающие помыться.) Не успели мы подняться в отведенные семейству Белль комнаты, как мадам Белль тут же спросила, а где же тут душ. Она бы хотела освежиться с дороги. Я попросила их подождать минутку и ринулась искать А. Б. Только он мог спасти положение! А. Б. действительно куда-то тотчас позвонил. Было велено разместить гостей на правительственной вилле. Она находилась совсем рядом с Домом творчества. Там были и душ, и ванна, и туалет, и целый дом в их распоряжении. Но там не кормили. Я сказала, что зайду за ними, чтобы сопроводить на обед. В столовой вся семья с удовольствием уплетала нехитрые блюда, которыми потчевали писателей. После обеда я пешком проводила их обратно, сказав, что теперь они сами смогут найти дорогу в столовую Дома творчества. Это опять озадачило Белля. Он все продолжал ко мне приглядываться. Уже потом, когда мы ближе познакомились, он сознался, что встреча на вокзале и мой отличный английский подразумевали, по его понятиям, что я приставлена к ним от КГБ. Тогда почему же я перестала их опекать в первый же день? Вся семья дружелюбно ко мне относилась и время от времени приглашала на прогулку по пляжу, что вызывало некоторое недоумение со стороны обитателей Дома творчества: Белль не спешил ни с кем входить в контакт, да и мешало незнание языка.

То шумное лето привлекло на Взморье лишь самых горячих почитателей. Никто из них не жаловался на рев грузовиков, на громыхание техники на стройке. Все писатели так же неукоснительно трудились после завтрака за письменным столом.

Одним из самых верных почитателей Дубулт был Арбузов. Я знала его давно, но не близко, еще со времени работы в Дирекции фронтовых театров. Любопытно, что в то время как со многими обителями Дома творчества я общалась по имени, хотя и на «вы», Алексея Николаевича я никогда не называла «Алеша», хотя он всегда звал меня «Зюкочка».

Он был великолепным спутником на дальних прогулках по пляжу. Шел стремительным быстрым шагом и не любил терять этого ритма. Он лишь издалека махал рукой встречающимся знакомым. Я тоже не любила ходить медленно, с частыми остановками при встрече с друзьями для выслушивания очередного рассказа или байки. Алексей Николаевич даже придумал для себя особый вид прогулки — он садился на автобус и доезжал до конечной остановки в Лиелупе, примерно на расстоянии десяти километров от Дубулт. Оттуда он возвращался по пляжу пешком. Он объяснял мне, что пройти оба конца ему не под силу — это около двадцати километров, а так десять километров до дома — вполне сносно. Однажды он предложил мне составить ему компанию, и я бодро вышагала с ним в ногу всю дистанцию.

Не знаю, как с другими, но со мной Алексей Николаевич был разговорчив. Любил шутить, увлеченно рассказывал про разные театральные события. Был он чрезвычайно трудолюбив и не раз говорил, что нигде ему так легко не работается, как в Дубулты. Не помню года, чтобы он возвращался в Москву без новой, написанной здесь пьесы и ни одного сезона без его пьес в московских театрах.

Мне нравилось еще одно свойство Алексея Николаевича — он любил вкусно поесть. Надо было видеть с каким интересом, с каким знанием дела он выбирал на рынке копченую рыбу — салаку, бельдюгу, камбалу и, наконец, короля рыб — угря! И с каким аппетитом вся семья это поедала! Любо-дорого было смотреть!

Когда было завершено строительство нового дома, Арбузов прочно занял 901-й номер на девятом этаже с великолепным видом на море, а в хорошую погоду — даже на далекие шпили Риги. После кончины Алексея Николаевича 901-ый номер еще долго продолжал называться «арбузовский».

Нельзя не вспомнить о двух писателях, без которых немыслимо представить себе лето в Доме творчества. Это были два друга: Борис Ямпольский и Илья Константиновский. Они почти не разлучались, хотя постоянно ссорились. Было забавно наблюдать за ними с дюн, когда они, стоя у кромки воды, о чем-то спорили. Оба яростно жестикулировали, отбегали друг от друга, возвращались, пару минут мирно разговаривали, затем вновь начинали возбужденно жестикулировать, разбегались в разные стороны, чтобы снова через несколько минут вернуться к разговору. Я, должна признаться, не