должен находить применение настроениям, но не позволять им сбивать себя с пути. Поэтому моменты веселья следует использовать для того, чтобы делать вещи, требующие веселого настроения, спокойные моменты — для работы, а уныние — чтобы дать себе выволочку».

Оппенгеймер больше других преподавателей делил со студентами свое свободное время. «Мы все делали вместе», — говорил Эдвин Юлинг. По утрам в воскресенье Оппенгеймер нередко навещал Юлинга в его квартире, чтобы вместе позавтракать и послушать по радио Нью-йоркский симфонический оркестр. Каждый понедельник вечером Оппенгеймер и Лоуренс вели открытый коллоквиум по физике для аспирантов из Беркли и Стэнфорда. Они называли эти встречи «вечерним журнальным клубом», потому что дискуссии, как правило, велись о статьях, недавно опубликованных в «Нейчур» или «Физикл ревью».

Некоторое время Роберт встречался со своей аспиранткой Мельбой Филлипс. Однажды вечером он привез ее на холм Гризли-пик в окрестностях Беркли, откуда открывался вид на залив Сан-Франциско вдали. Закутав девушку в одеяло, Роберт объявил: «Я скоро вернусь. Пойду прогуляюсь». Он вскоре вернулся и, сунув голову в окно машины, сказал: «Мельба, я хочу спуститься вниз к дому, приезжай туда на машине, хорошо?» Однако Мельба задремала и не услышала его. Проснувшись, девушка терпеливо ждала возвращения Оппи два часа, но, когда он не вернулся, остановила проезжавшего мимо полицейского и сказала: «Мой спутник ушел погулять несколько часов назад и не вернулся». Опасаясь худшего, полицейский прочесал кусты в поисках тела. В конце концов Филлипс вернулась к себе домой на машине Оппи, а полиция отправилась к нему на квартиру в клубе профессуры, где подняла сонного Оппенгеймера с постели. Извинившись, он сказал, что совершенно забыл о мисс Филлипс: «Я жутко рассеян, знаете ли. Я все шел и шел, дошел до самого дома и лег спать. Прошу прощения». История попала к репортеру полицейской хроники, и на следующий день «Сан-Франциско кроникл» поместила на первой полосе короткую заметку под заголовком «Забывчивый профессор припарковал девушку, а сам пешком ушел домой». Это была первая встреча Оппенгеймера с прессой. Заметку перепечатало множество газет по всему миру. Фрэнк Оппенгеймер прочитал ее в английском Кембридже. Разумеется, и Мельбе, и Оппи было очень неудобно, тем не менее в свое оправдание он объяснял друзьям, что предупредил Мельбу о своем возвращении домой, но та, видимо, задремала и его не расслышала.

В 1934 году Оппенгеймер переехал в квартиру на нижнем этаже маленького дома № 2665 на Шаста-роуд, примостившегося на крутом склоне холма в районе Беверли-Хиллз. Он нередко приглашал студентов на незатейливый ужин — яичницу а-ля Оппи, которую всегда подавал с мексиканским чили и красным вином. При случае тщательно и церемонно смешивал для гостей крепкий мартини, который наливал в охлажденные бокалы. Края бокалов иногда макал в сок лайма с медом. И зимой, и летом окна в квартире были раскрыты настежь, из-за чего в зимнее время гости садились поближе к большому камину — главному элементу гостиной с черной обшивкой из потемневшего дерева, украшенной индейскими половичками из Нью-Мексико. На стене висела подаренная отцом небольшая литография Пикассо. Когда все уставали от физики, разговор заходил о живописи или литературе либо хозяин предлагал поговорить о каком-нибудь фильме. Маленький дом, обшитый досками из красной сосны, выходил окнами на город и мост Золотые Ворота. Оппи называл залив Сан-Франциско «лучшей гаванью мира». От дороги наверху холма дом был почти полностью скрыт эвкалиптами, соснами и акациями. Брату Роберт писал, что обычно спит на веранде «под одеялом яки и звездами, воображая, что находится на веранде “Перро Калиенте”».

В те годы официальным нарядом Оппи служили серый костюм, синяя рубашка из грубой хлопчатобумажной ткани и громоздкие черные туфли с тупыми носами, поношенные, но начищенные до блеска. Дома он переодевался в синюю рабочую рубаху, линялые голубые джинсы, перехваченные широким кожаным ремнем с серебряной мексиканской бляхой. Длинные костлявые пальцы были желтыми от никотина.

То ли умышленно, то ли нет некоторые студенты стали подражать причудам и эксцентричным манерам своего преподавателя. Почти все будущие физики начинали непрерывно курить «Честерфилд», любимую марку Оппи, и щелкать зажигалкой всякий раз, стоило кому-то достать сигарету. «Они копировали его жесты, привычки, интонации», — вспоминал Роберт Сербер. Исидор Раби наблюдал: «Он [Оппенгеймер] был похож на паука, окруженного паутиной информации. Я как-то раз был в Беркли и сказал группе студентов: “Ага, я вижу, что на вас сегодня костюм вашего гения”. На следующий день Оппенгеймер уже знал о том, что я говорил накануне». Некоторым этот культ или мистика были не по нраву. «Нам не полагалось любить Чайковского, — сообщал Эдвин Юлинг, — потому что Чайковского не любил Оппенгеймер».

Студентам Оппи регулярно напоминали, что в отличие от большинства физиков их преподавателя интересуют книги не только по специальности. «Он читал много французской поэзии, — вспоминал Гарольд Чернис. — Читал почти все [романы и стихи], что издавались». Оппи любил древнегреческих поэтов, но не упускал из виду и современных романистов, например, Эрнеста Хемингуэя. Роберту особенно понравился роман «Фиеста».

Финансовое положение Оппи оставалось стабильным даже в период депрессии. Во-первых, в октябре 1931 года, когда он получил должность доцента, его годовое жалование составляло 3000 долларов, при этом дополнительные суммы поступали от отца. Хотя вырученных от продажи фирмы денег не хватило на создание независимого фонда, который хотел учредить Юлиус, их хватило на трастовый фонд, гарантирующий, чтобы «Роберту никогда не пришлось отказываться от своих исследований».

Подобно отцу, Роберт был щедр и, не колеблясь, угощал студентов вкусной едой и хорошими винами. Закончив семинар в конце дня в Беркли, он нередко приглашал всех участников на ужин в ресторане «У Джека», одном из наиболее уютных заведений Сан-Франциско. Сухой закон продолжал действовать до 1933 года, однако Оппенгеймер, по выражению одного старого друга, «знал все лучшие рестораны и подпольные бары города». В те годы добраться из Беркли в Сан-Франциско легче всего было на пароме. Пассажиры в ожидании рейса нередко (после 1933 года) пропускали по стаканчику в одном из многочисленных баров, окружающих пристань. В ресторане «У Джека» на Сакраменто-стрит № 615 Оппи выбирал вина и помогал студентам сориентироваться в меню, а после ужина неизменно оплачивал весь счет. «Мир вкусных блюд, хороших вин и благодатной жизни был знаком далеко не всем, — говорил один из студентов. — Оппенгеймер демонстрировал нам неведомую сторону жизни. <…> Мы отчасти перенимали его вкусы». Раз в неделю Оппи заглядывал в дом Лео Недельски, где снимали комнаты еще несколько студентов, в том числе Дж. Фрэнклин Карлсон и Мельба Филлипс. Почти