После Февраля 1917 года Каганович становится секретарём легального Юзовского комитета РСДРП(б). Но Временное правительство хотело продолжать войну, и Каганович был призван на военную службу.

После Февраля были отменены все ограничения, касающиеся евреев, в том числе и запрещение иудеям служить в армии. В результате к лету 1917 года в армии оказалось около 500 тыс. евреев, которые создали в армии “Союз евреев — воинов” и политические организации различных направлений — о т монархистов до анархистов и большевиков.

Но уравненный в правах с русскими солдатами, Лазарь тем не менее не хотел делить с ними право умереть в окопах за свободную Россию, и уехал в глубь России, в Саратов. Здесь вовсю действовали организации сионистов, с которыми Лазарь тут же установил тесный контакт [70]. Ему было предложено сосредоточиться на работе среди большевиков. Он становится председателем саратовской военной партийной организации и членом Исполкома городского Совета. В июне 1917 года он был избран делегатом на Всероссийскую конференцию военных организаций большевиков, где его избирают членом бюро военных организаций при ЦК РСДРП(б). Но в столице он ведёт слишком активную пораженческую пропаганду и его арестовывают. Через несколько дней его освобождают и он уезжает по чужим документам в Гомель, где в сентябре становится председателем Полесского (Гомельского) комитета РСДРП(б), членом Исполкома Гомельского Совета и членом правления Союза кожевников. Осенью 1917‐го он руководил Октябрьским восстанием в Гомеле. В Гомеле именно хасид Каганович избирается делегатом от большевиков на Учредительное собрание.

В декабре Л. Каганович стал также делегатом III Всероссийского съезда Советов, был избран во ВЦИК РСФСР.

А ранее, в июне, в Петрограде во дворце Кшесинской состоялась конференция военных организаций большевиков, где Каганович заявил: “Я — делегат от грузинской армии” [71]. Чуев не спросил, почему именно от грузинской армии и что это за армия такая — а Каганович и не уточнил. “Мы участвовали, все делегаты, на демонстрации восемнадцатого июня, и не то, что участвовали, ленинградский (В то время Петроградский. — А.С.) комитет отобрал лучших ораторов. У нас была небольшая группа солдат, выступали на заводах. Я выступал, например, на заводе Айвазова вместе с АнтоновымОвсеенко, он ещё тогда большевиком не был. Видите, теперь всё нивелируют. Он храбрый человек был, знал военное дело. Но в июле он ещё был с Троцким, так называемые межрайонцы, была межрайонная организация между большевиками и меньшевиками, левая. Они потом слились с большевиками. Тогда на этом заводе выступала и Спиридонова Мария, интересная была. Я на митинге сказал, что здесь выступала представитель эсеров уважаемая нами Мария Спиридонова. Я, говорит, левая. Она действительно, левая революционерка, но в партии эсеров она вместе с правыми и тем самым несет ответственность за их соглашательскую политику. Она истерически: “Нет! Нет! Неправда! Неправда!”

Мы потом на конференции докладывали о наших впечатлениях. В это время зашёл Ленин. Он сделал два доклада. Один доклад — текущий момент, другой — об аграрном вопросе. Это подняло конференцию на уровень общепартийной. Она была между конференцией и съездом. После его докладов были выступления. И против Ленина были — чаще всего солдаты из Юго-Западной армии “Окопная правда”. “Надо начать немедленное восстание против Временного правительства, нам нечего ждать, солдаты не хотят ждать!” Было это 16 июня” [72].

С января 1918 года он работал в Петрограде. Вместе с другими членами ВЦИК весной он перебрался в Москву, где стал комиссаром организационно-агитационного отдела Всероссийской коллегии по организации Красной Армии.

«На этой конференции я был избран во всероссийское бюро военной организации при ЦК РСДРП, двенадцать человек нас было.

— Сколько вам было тогда?

— Двадцать четвертый год. Молодой. Ну, я, видимо, чем-то выделялся. Когда я приехал в Петроград, меня сразу заграбастали и назначили комиссаром одиннадцатого агитационного управления по организации Красной Армии. Вместе с Подвойским и Крыленко руководил солдатской секцией. Когда мы выработали декрет по организации Красной Армии, вместе пошли к Ленину. Он внёс существенные поправки, очень важные. Потом на заседании Совнаркома товарищ Подвойский говорит: “Вот это товарищ Каганович, мы его забираем к себе на работу в Красную Армию”. “Очень хорошо, очень хорошо, — говорит Ленин, — вы тот самый, который меня спрашивал о социализации и национализации земли?” “Да, да, товарищ Ленин”. “Вот видите, мы забрали солдат у эсеров, и теперь эсеры ни с чем, а солдаты наши”.

Вот моё знакомство. После этого я бывал у него не раз.

На Шестой съезд Советов я уже приехал из Воронежа — был председателем губкома в Воронеже. А раньше в Нижнем Новгороде работал. Молотов стал там председателем бюро исполкома. В комнате Большого театра Ленин подошёл ко мне и Молотову, положил нам руки на плечи: “Поговорите между собой”. И, обращаясь к Молотову: “Вы недавно приехали в Нижний, а он там работал, многое вам расскажет, это пригодится”»[73].

В этой “рассказке” всё поразительно. Мол, приехал из Гомеля какой-то еврей, выступил на конференции и его тут же взял к себе Подвойский — да ни куда-нибудь, а в комиссию по организации Красной Армии! Возглавлял её Н. Подвойский, который в дни Октября 1917 года был председателем Военно-революционного комитета (ВРК), а в ноябре стал наркомом по военным делам; на этом посту его сменил Л. Троцкий. Я никогда не поверю, что в эту наиважнейшую для молодой республики комиссию вошёл никому не известный большевик из Гомеля.

И не надо говорить, что, мол, во время революции выдвигаются наиболее талантливые, как писали в советские годы.

Допустим, это так. Но в таком случае Л. Каганович не должен был быть в этой комиссии, ибо он “закосил” от призыва и убежал аж в Саратов.

А уж то, что “бывал не раз” у Ленина — вообще фантастика. Фантастика, если Каганович был простым делегатом и членом коллегии. Тем не менее это так — Каганович действительно не раз был и у Ленина, и у Молотова и у других руководителей государства. И потом именно Каганович стал “тенью” Сталина.

Выше я писал, что Каганович был хасидом. Видимо, и его чудесное знакомство с председателем правительства, и работа у Подвойского и Троцкого, и частые посещения Ленина и других “вождей”, вызваны именно этим обстоятельством. Понятно, почему ни в книге Чуева, ни в своих воспоминаниях он ничего не пишет ни о “Хабаде”, ни о масонстве. Самогó Кагановича западные исследователи называли “архитектором обстановки страха в СССР”. Почему именно так? Напомню, “архитекторами” называли и А. Н. Косыгина, и А. Н. Яковлева.

Думаю, только этим можно объяснить дальнейшее поведение Кагановича после смерти