Мириам оказалась одержима тем, что могла бы стать исследователем с ученой степенью и работать над своим проектом. Каждый год в июне она читала в газете имена выпускников медицинских факультетов и изводила себя мыслями о том, что могла бы быть одной из них. Это определило бы ее научную карьеру. Без ученой степени она не могла заниматься собственными научными разработками и была вынуждена работать ассистентом, помогая другим в их проектах. «На самом деле я была никем. Если вы не получили ученую степень в этой области, ваш удел – работать на кого-то другого, – сказала она однажды. – Вы попросту “не той категории”»[301].

Имея мало шансов стать врачом, она вышла замуж за студента-медика. На большинство преподавательских должностей и в исследовательские лаборатории замужних женщин не брали, поэтому Мириам работала секретарем, чтобы помочь мужу закончить учебу, и даже получила еще один диплом бакалавра – по секретарскому делу. Она никогда не забывала о своей цели – ученой степени. В конце 1920-х ей удалось проучиться первые два года по специальности «доклинические исследования» в Гарварде, а также пройти курс бактериологии и эмбриологии. Но, поскольку у нее не было 200 долларов на оплату, она так и не получила необходимых баллов для окончания обучения. Позже Рок удивлялся, что она единственный человек в истории Гарвардской медицинской школы, который изучал бактериологию и эмбриологию, не получив нужных баллов.

А еще она работала ассистентом в лаборатории своего мужа в Гарварде. Именно там она столкнулась с доктором Грегори Гуди Пинкусом, молодым биологом, с которым пересекалась во время учебы в Корнелле. Теперь он был одним из исследователей, которым она завидовала, – настоящим ученым. Позже Пинкус совместно с Роком изобрел противозачаточную таблетку. Но тогда он был занят совсем другим делом. Он только что приобрел известность как ученый-«франкенштейн», который оплодотворил кроличьи яйцеклетки в пробирке, подсадил их обратно матери и вырастил до здоровых и активных взрослых особей[302]. Теперь ему нужен был помощник.

Мириам с радостью взялась за эту работу, и началось ее дело длиной в жизнь – изучение зародышевых клеток. Она извлекала из гипофиза овцы два важных гормона: фолликулостимулирующий (ФСГ) и лютеинизирующий (ЛГ). Смешав их, она вводила суспензию в матку крольчихам, чтобы вызвать у них образование дополнительных яйцеклеток, или «суперовуляцию»[303]. Мириам была в восторге от своей работы. Как она однажды призналась Пинкусу, было бы замечательно, если бы эти экстракты можно было давать бесплодным женщинам, чтобы стимулировать овуляцию. Примерно в то же время она забеременела сыном Габриэлем, что всегда приписывала случайному проглатыванию «сильнодействующего экстракта» в лаборатории Пинкуса.

Ее беременность после двенадцати лет брака с Вали стала не только радостью. Втайне Мириам копила деньги, чтобы развестись с мужем. Когда она поняла, что беременна, стало ясно: этот вариант исключен.

Пинкус опередил свое время. В 1930-х зарождение жизни в пробирке напоминало игры ученых в богов. Репортеры сравнивали его с сюжетом антиутопии «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, где массово выращивали генетически модифицированных детей в пробирках. В статье в журнале Collier рисовали картины будущего мира, где мужчины больше не нужны, «женщина самодостаточна, человеческая ценность равна нулю»[304]. New York Times предположила, что экстракорпоральное оплодотворение приведет к увеличению числа «человеческих детенышей, рожденных на свет “матерью-инкубатором”, которая не связана кровным родством с ребенком»[305], и что такая технология позволит некоторым женщинам «с особенностями» родить десятки детей при помощи суррогатных матерей.

Его работа вызывала слишком много вопросов для Гарварда, а комментарии были слишком дерзкими. «Пинкус не искал популярности, – сказал его биограф Леон Сперофф, – она сама его нашла»[306]. В 1937 году с ним разорвали контракт[307]. Вскоре он вернулся в Англию, а Мириам потеряла свою исследовательскую должность. Некоторое время она перебивалась случайными заработками, в том числе недолго трудилась в государственной лаборатории в Бостоне, где участвовала в создании нового теста на сифилис. Ее работа заключалась в том, чтобы вытаскивать кроликов из клеток и заражать их болезнью. Это оказалось слишком – через три недели она уволилась.

Услышав о вакансии в лаборатории Рока, Мириам сразу же заинтересовалась. «Если вы считаете, что мои услуги могут быть вам полезны, я, конечно, буду рада возможности встретиться в удобное для вас время», – написала она и приложила свое резюме, где было видно, что она соответствует всем требованиям, связанным с медицинской квалификацией. Именно такого человека искал Рок: с подготовкой в соответствующих научных дисциплинах, техническими навыками для соединения яйцеклетки и спермы и терпением для детальной и кропотливой работы, которого не хватало ему самому.

На собеседовании Мириам намеревалась произвести впечатление на Рока. Она рассказала ему о своей курсовой работе по цитологии под руководством видного генетика Эдмунда Уилсона в Колумбийском университете. Его это не впечатлило. А вот работа в лаборатории Пинкуса – наоборот. «Я сказала ему, что когда-то трудилась у доктора Грегори Пинкуса, хотя и на незначительной должности, – вспоминала она. – Я готовила экстракты гормонов: ФСГ и ЛГ для экспериментов с кроличьими яйцеклетками. Суперовуляция – одно это слово все решило… Меня взяли». В следующий понедельник она присоединилась к охоте за человеческими яйцеклетками.

К 1944 году, когда она добилась успеха, политическая конъюнктура изменилась[308]. Америка глубоко погрузилась в мрачную атмосферу Второй мировой. Наука и техника считались ключевыми элементами военных действий и гонки на опережение немцев. Технологии повышения фертильности, в том числе искусственное оплодотворение, рассматривались как способ восстановить поколения погибших европейцев после войны. Уже не представлялось возможным сравнивать младенцев из пробирки с антиутопией Олдоса Хаксли и не было причин бояться, что надобность в мужчинах отпадет. Теперь это решение для бесплодных женщин казалось скорее обнадеживающим, чем ужасающим. Это «научное оскорбление женственности»[309], по выражению Time, доказывало, что с помощью науки человек наконец победил природу.

* * *

Открытие, перевернувшее репродуктивную сферу, произошло в среду. Мириам, как обычно, оставила Люси с няней. Она в оцепенении из-за недосыпа прошла три или четыре квартала от «уединенной части Бруклина», где жила, до Free. От безмерной усталости она совершила ошибку. Она промыла сперму только один раз вместо обычных трех. Затем, добавив ее к яйцеклетке, она снова утратила бдительность. Машинально совершая привычные действия, она почувствовала, как тяжелеют веки, и задремала над микроскопом. Когда она взглянула на время, прошел уже час – вдвое больше обычного.

Спустя годы она вспоминала о том, что произошло, в свойственной ей самоуничижительной манере: «Я была так измотана, мне так хотелось спать, что, наблюдая в микроскоп, как сперматозоиды резвятся вокруг яйцеклетки, я забыла проверить время, пока вдруг не осознала, что прошел целый час… В общем, своим успехом после почти шести лет неудач я обязана тому, что