Из имения Уилшоу мы выехали в третьем часу. Спустя некоторое время я достал бинокль и посвятил несколько минут разглядыванию пейзажа.

Перед сосновым бором, стройным и по-готически устремлённым в небо, виднелась осиновая роща. Над нею стремительно летали ласточки. Вдоль дороги росли кусты сирени, возле которых вились с низким жужжанием пчёлы. Тучи мошкары висели над канавами и козами, обгладывавшими ветки. Маленькие тучи белыми барашками вырисовывались на ясной лазури, на их фоне темнели силуэты жаворонков. Поля темнели зеленью, благородной и насыщенной, словно малахит.

Опустив бинокль, я взглянул на часы, а затем — на своего спутника. Джеймс казался напряжённым.

— Что это вы так насупились? — поинтересовался я. — К невесте ведь вашей едем.

Уилшоу вспыхнул.

— Я прошу вас… — начал он и запнулся.

— Разве это тайна? — притворно удивился я. — Простите, если так. Просто хотел вас поздравить. Такое радостное событие!

— Благодарю. Вы правы: стыдиться здесь нечего, только я ещё не делал предложения.

— Но собираетесь?

Уилшоу кивнул.

— Уверен, Кэтрин Бланш — замечательная девушка, — сказал я. — Она так же красива, как её сестра?

— Не сказал бы. Но очень мила! — Джеймс снова смутился.

«Пожалуй, в леди Бланш он не влюблён, — решил я. — Но, возможно, был».

По дороге я мысленно составил список подозреваемых с мотивами:

Во-первых, Пол Уилшоу. Споры, ссора, дуэль, тревога за брата или тайная влюблённость в экономку Агату Мелтон и, соответственно, ревность.

Во-вторых, Николас, его брат. Если знал про поцелуй в беседке, мог взревновать и избавиться от соперника. В его возрасте подобные опасения кажутся мужчинам вполне обоснованными. Кроме того, чувствовал, что теряет сына, попавшего под влияние нигилиста.

В-третьих, Джеймс. Ревность к леди Бланш, мог отомстить за ранение дяди.

В-четвёртых, Анна Бланш. Если Себастьян отверг её, возможно, отплатила ему.

В-пятых, Мартин. Ненависть «ученика», узнавшего, что наставник насмехался над ним. Или желание свергнуть авторитет — в соответствии с нигилистической теорией. Маловероятно, однако для порядка лучше совсем не вычёркивать.

Наконец, в-шестых, убить Себастьяна могла сестра Бланш, Кэтрин. В случае, если была в него влюблена и ревновала к Анне.

Конечно, проще всего это было сделать отцу, но у него, кажется, никакого мотива не имелось. Разве что помешательство? Но старик Тэкери на безумца не походил. Впрочем, я себя специалистом в данной области не считал.

Дело осложнялось тем, что преступник использовал колдовство, а значит, мог действовать на расстоянии. Его присутствие поблизости от жертвы не было обязательным условием.

— Почти доехали, — сказал Джеймс, указывая вперёд, где на пологом холме, неподалёку от церкви, показался дом с колоннами и портиком. С обеих сторон к нему прилегали деревья старинного сада, а к подъезду вела аллея стриженых ёлок.

— Дом построил покойный Бланш, — сказал Джеймс. — Как видите, в одном стиле с церковью. Не терпел ничего лишнего.

— Откуда вы знаете?

— Помнится, Анна Бланш как-то раз упомянула.

Я остановил «Бэнтли» на подъездном круге прямо перед крыльцом. Нас встретили два рослых лакея в синих ливреях. Один тотчас побежал за дворецким, а второй встал у стены и замер в почтительной позе.

Вскоре явился дворецкий, толстый человек в черном фраке и с аккуратными бакенбардами.

— Прошу за мной, — проговорил он с лёгким поклоном и повёл нас по устланной коврами лестнице в гостиную.

В доме царствовал порядок: все сверкало чистотой, пахло мебельной кожей, деревом и лёгкими цветочными духами.

— Леди Бланш выйдет через четверть часа, — предупредил дворецкий, прежде чем оставить нас в мягких креслах. — Не будет ли пока приказаний?

— Пусть подадут чего-нибудь прохладительного, — ответил Джеймс. — И тёмное пиво. Верно?

Я кивнул.

— Сию минуту, — поклонившись, камердинер неспешно удалился.

Гостиная была просторной, высокой комнатой, убранной роскошно, но безвкусно: тяжелая, дорогая мебель чопорно стояла вдоль стен, обитых коричневыми обоями с золотыми разводами, напоминавшими то ли вензеля, то ли волшебные цветы.

Над средним диваном висел портрет белокурого мужчины с недружелюбным лицом. Казалось, ему хотелось, чтобы художник изобразил его посуровей, и потому он хмурился и наклонял вперёд голову, пока позировал. Я решил, что это покойный лорд Бланш.

Вскоре вошла женщина лет тридцати пяти, высокая и очень стройная, с исключительным достоинством в осанке. Гладко зачёсанные за уши волосы придавали лицу девическое выражение, волосы были тёмными, а светлые глаза смотрели ласково и внимательно. На мой вкус, она обладала тем, что я называю непривлекательной красотой. Такую хорошо рассматривать на картине или увидеть в кино. Однако в жизни никакого волнения подобные красавицы не вызывают. По крайней мере, у меня. Нет в них движения жизни, что ли.