Глаза врача встречаются с моими, в них нет осуждения, и она понимающе кивает, советуя Хадсону пока не вести себя как настоящий сорвиголова. Я готова наброситься на нее с объятиями: настолько признательна ей за понимание.

Она выходит из кабинета, и Хадсон шепчет мне слова благодарности. Я кладу руку ему на плечо, слегка сжимаю его, и это на мгновение нас сближает.

Хадсон, Джорджия и я полны решимости поддерживать хорошее настроение во время поездки в Вермонт. Хадсон проявляет заботу и внимание: несет сумки и помогает Джорджии, и я тронута, наблюдая за глубокой связью между ними. Напоминаю сыну, что, хотя и ценю его помощь, он не обязан брать на себя роль мужчины в доме: я все еще родитель и вполне способна на эту роль, несмотря на сложившиеся обстоятельства. Я горжусь тем, что он первым выскакивает из машины, чтобы взять багаж, и придерживает Джорджию за руку, когда мы переходим улицы, но хочу, чтобы он мог чувствовать себя ребенком и не беспокоиться обо мне.

Мы регистрируемся в гостинице, наш номер — с окнами во всю стену, с видом на аквапарк. Хотя на протяжении многих лет мы ездили на однодневные экскурсии в парки развлечений, Майкл был категорически против отпуска, рассчитанного на детей. Новизна нынешней ситуации не проходит для них бесследно. Даже поездки в Диснейленд всегда были однодневными, и в конце дня мы со скрежетом выезжали с парковки, чтобы отправиться в шикарный отель, который Майкл подбирал для нас. Теперь дети в полном восторге, оттого что здесь можно провести следующие три дня. Запланированная Джорджией программа требует моего участия: водные аттракционы, игровой зал, катание на коньках, скалолазание — и хотя сама я предпочитаю из этих занятий одно меньше другого, мне в первую очередь хочется занять дочку и осчастливить настолько, чтобы она не вспоминала, что отца нет рядом.

На следующий день, рано утром, Хадсон уходит кататься на лыжах, пока мы с Джорджией переодеваемся в купальные костюмы. Она внезапно останавливается и забирается обратно в постель, настороженно наблюдая за сценой в аквапарке из наших окон.

— Мне нехорошо. Болит живот, — говорит она. — Я не хочу туда идти.

Я рассматриваю происходящее внизу: мамы и папы носятся с детьми, держат их за руки и ловят в конце горок.

— Джорджия, тебе грустно, что мы здесь без папы? — спрашиваю я.

В ее больших голубых глазах появляются слезы, которые она изо всех сил пытается сдержать. Я забираюсь в кровать и тянусь к ней. Джорджия прижимается лицом к моей груди, и я чувствую, как одежда намокает от обильных слез.

После расставания с Майклом эти внезапные перепады настроения становятся частыми — когда мы отправлялись есть дамплинги[6], ее лицо менялось, воспринимая полноту семьи рядом с нами и недостающий кусочек нашей собственной; когда мы смотрели ее выступление в школе и она замечала, что мы с Майклом не сидим вместе; когда мы праздновали пятнадцатилетие Хадсона, а затем — восемнадцатилетие Дейзи, и Майкла не было рядом. Ее не устраивает никакое из предлагаемых объяснений, и почему оно должно устраивать? Он украл огромную часть ее невинного детства, и каждый раз, сталкиваясь с последствиями этого, я испытываю ярость и душевную боль. Утешая ее, составляю длинные злобные тексты, которые намеревалась отправить ему позже, обвиняя в том, что он не любит своих детей хотя бы немного, чтобы подумать о последствиях романа с другой; что он разрушил свою семью и превратил некогда счастливую мать в кучку соплей; что он опорочил нашу безупречную семью, воссоздав свой собственный разрушенный дом; что он травмировал меня, вернув к воспоминаниям собственного детства, в котором у меня слишком рано забрали отца. Я тут же докладываю ему о каждой слезинке, пролитой детьми, чтобы выпустить пар и обрушить на него упреки. Его нежелание стоять на месте и принимать удары — настойчивое требование, чтобы мы двигались вперед, а не назад, чтобы я заглянула внутрь себя с целью разделить свою роль в этом, — все это только усиливает мои приступы ярости. Вред, который наношу себе, не менее серьезен, чем тот, когда я доходила до приступов ярости, чувствуя себя жертвой и обиженной. Было нелегко оставаться спокойной и заинтересованной детьми. Горечь, нарастающая во мне, несет в себе мою погибель, и осознание этого только усугубляет ситуацию, поскольку я ощущаю себя бессильной перед ее сокрушительным весом.

Мы с Джорджией дожидаемся возвращения Хадсона с лыжной базы, чтобы вместе покататься на коньках. Я уже много лет не вставала на лед, боялась упасть и не выносила даже мысли о том, что мне будет холодно. Хадсон вызывается самостоятельно сводить Джорджию, чтобы я могла передохнуть, но я уверена, что они хотят покататься именно со мной. Майкл активный и спортивный, поэтому для меня было логично оставлять все спортивные занятия для него: лыжи, коньки, скейтборд, велосипед, плавание, теннис — все это было его сферой, но теперь предстоит перенять это самой.

На катке я ставлю друг на друга три ящика, чтобы держаться за них, пока буду разбираться, что к чему. После нескольких медленных кругов дети настаивают, чтобы я отказалась от опоры, которой пользуются только самые маленькие, и проехалась самостоятельно. Они берут меня за руки с обещанием, что не будут мчать на полной скорости ради развлечения. Почувствовав себя уверенно, выскальзываю из их рук. На катке почти никого, и я набираю скорость с каждым новым кругом, разгоняюсь все быстрее и быстрее, оставив Джорджию вместе с Хадсоном позади. Чувствую себя свободной, пою, улыбаюсь и наблюдаю со стороны за детьми, устроившими полосу препятствий. Вот она я. У меня и в планах такого не было. Я боялась остаться одна, страшилась любых быстрых движений и дискомфорта из-за холода, но теперь не только нахожусь здесь и сейчас, но и ощущаю внутренний покой и то, что даже могу назвать всплеском счастья. Так держать, думаю я, смотри в лицо своим страхам, натяни храбрый вид для своих детей, позволь себе наслаждаться радостными моментами без переживаний о том, что будет дальше, — и ты, возможно, действительно найдешь выход.

* * *

В последний день в Вермонте мы с Джорджией, выехав из гостиницы, идем в боулинг, чтобы скоротать время, пока Хадсон закончит кататься на лыжах. Только успеваем зашнуровать ботинки, как раздается звонок. Серьезным тоном спрашивают, прихожусь ли я матерью Хадсону Уильямсу. Душа уходит в пятки. Это лыжный патруль, который сообщает, что мой сын получил травму головы и потерял сознание, и им нужно знать,