Сегодня много дел: придется присматривать за тупой обезьяной с гранатой по фамилии Зорин и его дальнейшими действиями. Думаю все же, что показать запись Альке у него кишка тонка — пока что он все время трусливо сливался.

Кстати, эта обезьяна наставила мне нехилых синяков, тело болит, и я жалею, что иду сейчас без ружья. Зорин, Алька и Надя пошли бы в расход первыми.

Немного левее крыльца как раз и стоят Алька с Надей (вспомни говно). К ним примкнула Юля, и она пытается убить меня взглядом. Видимо, первые красавицы школы разъяснили ей мою вчерашнюю выходку, и я обзавелась еще одним кровным врагом — в непосредственной близости. Знала бы она, как мне наплевать…

Я рассчитываю на уже ставший традицией ритуал обмена любезностями, когда прохожу мимо одноклассниц, но они лишь молча пялятся. И когда я уже было оставляю их позади, мне вдруг нехило прилетает по башке.

Успеваю развернуться и вмазать Альке по раскрашенной роже, но две другие девицы дружно наваливаются немалым весом и выкручивают мне руки.

Из опухших глаз Мамедовой льются смешанные с тушью слезы, губы дергаются. Видимо, ей неплохо от меня досталось. Получай, овца. Это тебе за мой нос.

— Тварь отмороженная! — всхлипывает Алька.

Проявив невесть откуда взявшуюся медвежью силу, Юлька тащит меня в сторону кустов сирени — тайной общешкольной курилки. Они растут у глухой кирпичной стены спортзала, и то, что происходит в кустах, навсегда остается в их зарослях, потому что совершенно не просматривается с улицы.

Здесь мое увлекательное путешествие наконец заканчивается, и Алька выдает:

— Прикиньте, девочки, она вертит хвостом перед моим парнем и реально думает, что у нее есть шансы. Давайте преподадим ей урок.

От удивления мои глаза лезут из орбит. Видит бог, до этого момента я не подозревала, что у Альки имеется какой-то там парень.

Первой бьет Юлька — кулаком в «солнышко». Я сгибаюсь пополам и хватаю ртом воздух. Потом налетает Зверева и сбивает с ног. А дальше все три амазонки пинают меня ногами по ребрам, стараясь пнуть как можно больнее — я слышу глухие удары, чувствую урон, но не боль. Боль проявится, когда уйдет адреналин.

Они не бьют меня по лицу, сучки трусливые.

Больше всех старается Юлька, а вот Алька тычет мне носком сапога в бок как-то вяло, даже с опаской, словно боится замараться.

Наконец она повелевает:

— Все, девчонки, хватит с нее. Идите, а я еще с ней перетру.

Сдается, повод затащить меня в эти кусты все же был надуманным.

Потоптавшись на месте, Надя и Юлька продираются через ветки и оставляют нас с Алькой наедине.

Я все еще сижу на земле и даже не предпринимаю попыток встать — осторожно приподнимаю рубашку и оцениваю повреждения. Пара ссадин. Сойдут дня через три, на мне быстро все заживает.

Алька склоняется надо мной и внимательно смотрит на мой бок.

— У тебя тоже…

Шрамы… Фак. Они как бы не предназначены для разглядывания такими тупыми овцами, как Мамедова.

С яростью воззрившись на нее, я замечаю в ее глазах ужас и омерзение.

Но сегодня обычное Алькино красноречие, похоже, изменило ей. Она заторможена, будто это не меня, а ее только что приложили башкой о землю. Алька садится на ствол поваленного дерева в полуметре от меня и поджимает губы.

— Ну, и какого хрена, Мамедова? Скажи хоть, кто твой парень. Зорин? — Чертыхнувшись, я встаю на ноги и отряхиваю колготки и куртку от грязи и сухих листьев. — Или ты совсем того… Обозналась.

Алька зарывается в сумочку, извлекает оттуда навороченный телефон и молча сует его мне в руку.

Ну конечно же… Солнечный день, площадь, мы с Багом обнимаемся до треска ребер и запихиваем языки в рот друг другу. Но выглядит это и впрямь горячо и красиво. Я аж на минуту залюбовалась.

— Красивая пара, — брякаю я, возвращая телефон, и падаю рядом с Алькой на поваленный ствол.

— Ты… Ты такая мразь… — стонет Алька, будто признав поражение, а мне вдруг начинает нравиться быть мразью. Настоящей, без принципов, без тормозов и совести. Хочется, стоя спиной к спине с Багом, воевать до последней капли крови за нашу свободу. За мою — бегать и целоваться на площадях с тем, кого я люблю. За его — кататься на скейте, делать ошибки и просто быть восемнадцатилетним.

— Этот браслет… Так вот откуда он у тебя… — Алька сжимает наманикюренные пальцы в кулаки.

— Как бы там ни было, Аля, это все не твоего ума дело, — морщусь я, ощупывая ребра.

Алька дергается:

— Не моего? Он муж моей сестры. Она ждет от него ребенка. Ты хоть об этом подумала, тварь?

— И при чем же здесь ты? — перебиваю я ее тираду.

— Я… — От моего вопроса Алька лишается дара речи — пыхтит как паровоз, часто хлопает глазами, а ее щеки покрываются бордовыми пятнами. — Я просто хочу до тебя достучаться. Не лезь к моей семье. Женька всегда был рядом с нами, и он должен…

Я отказываюсь верить своим близоруким глазам: Алька никогда не была так близка к провалу. Неужели и она туда же?..

— Аль… — Я ничего не могу поделать со злорадной улыбочкой, перекосившей лицо. — Любовь такая сука, да?

Я уделала ее и теперь ржу. По-настоящему веселюсь, ликую, праздную победу.

Пока Мамедова силится что-то ответить, я снова поднимаюсь на ноги и открыто глумлюсь — жаль, зрителей не достает:

— Заруби себе на носу: Женя тебя не любит. И ни-ког-да не полюбит, прикинь? Женя ничего не должен ни тебе, ни вашим родителям, ни твоей сестре. Может, ты не в курсе, но рабство давно отменили. Единственный, кому он должен… свое время, любовь и заботу, — еще не родился. Но от него Женька никогда и ни за что не откажется.

— Заткнись! — верещит Алька, поднеся ладонь к скуле, на которой уже начал оформляться отек. — Я сейчас же пойду и расскажу обо всем Маше!

О, сюрприз: я не боюсь. Она никогда не сдаст Бага, а мне теперь море по колено.

— Валяй. Иди и расскажи ей все. Этим ты очень облегчишь жизнь и мне и ему!

***

Я оставляю Альку психовать на бревне, вываливаюсь из кустов и ковыляю к школе, напоминая самой себе потрепанную старую собаку — лапы ломит, хвост отваливается.

Но я зла как тысяча чертей и готова убивать.

Моя форма перемазана грязью, из голубых спутанных патлов торчат веточки и