Выползя из-под брезента, негр завел свободный конец за спину сидящего на табурете Сонни и позволил ему упасть гостю на спину. Затем он подтащил к табурету обогреватель, поставил его почти вплотную и тоже задвинул под брезент. Штепсель Кэнди угнездил в одной из раскуроченных, откровенно небезопасно выглядящих розеток на стене сарая. Вернувшись к импровизированной палатке, поднял край и сказал гостю:

— Включайте, мастер Сонни. Все готово.

Сонни вздохнул и послушался. Решетка порозовела, потом покраснела, из недр обогревателя дохнуло жаром.

Кэнди, все еще державший голову под брезентом, сказал:

— Склонитесь к нему, чтобы все было как надо, мастер Сонни. Хорошенько окунитесь в этот зной. Станьте таким же горячим, как рука негра, что работает в поле.

— Знаю-знаю, — откликнулся Сонни. — Помню, как надо.

— А я знаю, что помните, мастер Сонни. У вас, как у слонов, память долгая. Ну как, добротно греется? — Еще как.

— Очень жарко?

— Очень!

— Славно, славно. Вы вот дивитесь, почему никто не хочет делать одно добро и держаться подальше от ада, так ведь, мастер Сонни? А под этим пологом оно и погорячее будет, чем даже под солнцем, когда я работал на таких вот людей, как вы… ужо жáра и вони там скопится — будь здоров… вот вам, кстати, пакетик… — Кэнди достал из заднего кармана бумажный пакет и протянул его Сонни. — А теперь запомните — как только дух слоновий вас хорошенько всего проберет, как только жара пропарит — наденьте этот куль на лицо и дуйте так, будто грейпфрут через соломинку проталкиваете. Так душа старого слона в вас проникнет и заговорит с вами, потому что будет жарко, как в Африке, и будете вы задыхаться, как негры, танцующие под барабаны, так оно и должно быть.

— Но я ведь все это уже знаю, Кэнди, уже ведь не раз делал…

— Да, сэр, истинно так! Точно так же истинно, как заработать пять долларов и пособить заодно тому, как хороший человек приходит к Богу…

Голова Кэнди вынырнула из-под брезента, и едва полог упал на землю, стало под ним темным-темно, если не считать маленьких красных линий решетки обогревателя; лишь на мгновение Сонни увидел бугристую фигуру слона и бугорки собственных коленей. Он слышал тяжкие выдохи зверя — и собственное хриплое дыхание. Снаружи Кэнди заиграл мотивчик на губной гармошке; звуки проникали под тент огненными муравьями, заползали на кожу Сонни, вусмерть разгоряченную, бесновались под одеждой. Пот стекал с него градом.

Через мгновение Кэнди начал перемежать звуки губной гармошки пением:

— Эко будет плохо, когда слон умрет, в поле дюже жарко — знаю наперед… — Брякнули несколько нот на гармошке. — Да, сэр, будет плохо, когда слон умрет, кто же мне заплатит пять моих банкнот? — И еще парочка сиплых нот. — Ангел навстречу, Христос на пути, жарко, что в печке, — прозренье, приди!

Сонни закрыл лицо мешком и принялся яростно дуть. Он дул так сильно, что, казалось, вот-вот выбьет дно из мешка, но этого не случилось. Закружилась голова — сильно-сильно; он почувствовал себя еще более странно, чем раньше. Звуки губной гармошки и пение были далеко; Сонни сам себе казался огромным куском мороженого, тающим на горячем камне. Потом он больше не чувствовал жара. Он летел.

Решетка обогревателя, что стоял у него в ногах, растеклась речушками лавы, и он устремился навстречу этим огненным потокам с огромной высоты — но они быстро исчезли; осталась только темнота, густо замешенная на запахе навоза. Но и она прошла, и вот Сонни уже сидит на табуретке посреди обласканной солнцем поляны, заросшей высокой травой. Вот только табуретка его возвышалась над травой, была выше даже самого слона. Вдалеке маячили низкорослые кущи и горы, а слева от него тянулась сине-зеленая полоса джунглей, богатая на звуки животных. Птицы с голубым опереньем парили в небесах. Воздух был свеж, как первый вздох младенца.

В направлении гор виднелась точка, которая росла и становилась серебристо-серой, а по обе стороны от нее мерцали белые точки. Точка превратилась в слона, и чем ближе она подходила, тем величественнее выглядела: плотная серая кожа, огромные длинные фарфорово-белые клыки. Перед слоном вдруг вспыхнул костер, и трава заполыхала длинной алой линией от ступней зверя до табурета, на котором сидел Сонни. Слон не замедлил шага, все приближаясь. Пламя его не брало. Пламя обвило его массивные ноги, лизнуло живот, но слон, миновав огненную колею, встал перед Сонни, и они оказались лицом к лицу — обрезки бивней зависли над плечами проповедника. Слон вытянул хобот вперед и его мягким, точно губы девушки, концом потыкался Сонни в щеку.

Воздух наполнился запахом слоновьего дерьма, свет померк, и появился еще один запах — горящего мяса. Сонни почувствовал боль и заголосил. Он упал со стула на обогреватель, и тот обжег ему грудь через одежду.

И снова — да будет свет. Кэнди сорвал брезент, поднял Сонни, усадил кое-как на табурет и поправил электрический обогреватель.

— Ну вот, мастер Сонни, вы больше не горите. Придете домой, возьмите крем для бритья, смажьте ожоги — кожа и успокоится. Что вы увидели?

— Снова — Африку, Кэнди, — сказал Сонни. Жаркий дневной воздух показался ему ледяным после прогорклого зноя под брезентом. — На этот раз я все понял, Кэнди! Все стало яснее, чем раньше, и слон подошел ко мне вплотную.

— Вот даже как? — спросил Кэнди, поглядывая на ворота сарая.

— Да! И мне было явлено откровение!

— Ну вот и славно, мастер Сонни. А я-то боялся, что вы не успеете прозреть до возвращения мастера Буча. Вам лучше прямо сейчас уйти — вы же знаете, каков стал мастер Буч с тех пор, как его жена сбежала с пройдохой и деньгами… с тех пор он и меня в черном теле