Оля получила свою пятерку – может, это вообще последнее, что она в своей жизни получила. Иван Иванович осенью упал замертво в парижской командировке и так никогда и не встал. Везли его домой с месяц, гроб для прощания выставили на главном входе, где мы всегда курили. Шумела автомойка напротив, такая вот пенная вечеринка. Он ведь не старый еще был, Иван Иванович – почему так, почему они все, почему он тоже? Это даже не вопрос. Просто препод подначивает студентку, она с триумфом побеждает, такая игрушечная войнушка, возня с ребенком, игра. А через несколько месяцев мертва студентка, мертв препод, и даже ребенок удивленной Людочки мертв. Он родился здоровым мальчиком, получил имя, а месяц спустя просто не проснулся. Может, все умерли еще тогда, а я просто не в курсе. Такое вот у нас странноватое посмертие, но разве можно ждать другого.

Когда Борис Александрович представился нам, я записала его фамилию как «Гробов», ошиблась в одной букве. Борис Александрович понимал в Хайдеггере чуть ли не лучше всех в России. Для поступления в аспирантуру он выучил немецкий, после женился на красивой японке. Герой среди наших, редкий нормальный ученый-гуманитарий. Ходила история, как одна студентка на экзамене упорно называла Дазайн «дизайном». Она: «Ну вот дизайн». Борис Александрович, непроницаемо: «Дазайн». И так раз пять или больше. Отпустил с тройкой, не добро – та в нем говорила – целесообразность. Он закончил наши пару семестров, затем пропал, а вернулся с красным, будто ошпаренным, лицом. Несколько месяцев шли метаморфозы, лицо то бледнело назад, то снова краснело, он похудел. Один доцент шутя окликнул его в коридоре: «Эй, красномордый!» Борис Александрович рассмеялся, кто уж поймет эту мужскую дружбу. За пару недель до своей смерти он даже выступил на конференции – а что ему еще делать?

У взрослых мертвых вообще со смыслом как-то получше, чем у мертвых студентов. Однажды Иван Иванович добился аудиенции у своего кумира, антрополога Леви-Стросса. Иван Иванович все правильно нам объяснял, Леви-Стросс это подтвердил. Как-то раз Иван Иванович вывел на проектор их совместное фото, и тогда я узнала, как выглядит счастливый человек. Обычно брови Ивана Ивановича имели несколько зловещий изгиб, не то клоун-убийца, не то Набоков. На фотографии с Леви-Строссом улыбка Ивана Ивановича светилась младенческой ясностью, а брови будто пропали с лица.

Выпавшего из окошка первокурсника я не знала, хотя все равно расстроилась. Последний из мертвых профессоров хотя бы был старый. Прощание с ним – калька с похорон Ивана Ивановича, пусть и гроб нормальный открытый. Все тихо и мирно, и везти месяц из Парижа никого не надо – вот нормальная смерть наконец-то. Профессор был жутко глухой и глядел на нас с нежностью ангела. От его лекций у всех пухла голова, от глухоты он кричал, и материал по этнографии был сложновато обоснован, пусть и с хорошей фактурой. В каком-то из чукотских языков нет слова «дочка», а есть «женщина-сын». Тогда я просто смеялась, сейчас мне кажется, что это обо мне.

Но ведь средь всей этой тьмы и смерти и моей лени даже дышать от бессмыслия всего сущего бывали и светлые пятна. Живой человек может оставить светлое пятно, физиологические жидкости к этому приспособлены. Мертвец может оставить только темное пятно, потому что смерть – это тьма. Нас всех забирает тьма. Зачем мы ей? Может, чтоб она стала больше и окончательно нас поглотила.

Пока мы живы, мы можем оставить светлое пятно, и вот открывается дверь, и в аудиторию входит Кентавр. Я слышала, как студентки из другого вуза его тоже называют Кентавр, город был единодушен, и другого имени для него не находилось. Они проходили философию для непрофильных специальностей, это понятно, а вот из того, что он преподавал нам, лично я не запомнила ни слова. Добротное немецкое лицо, длинные белые волосы, широкие плечи, хренова порнозвезда Кентавр. Похоть моя меня забавляла и частенько бывала озвучена вслух, просто как эпатажная шуточка. Оля над пошлостями хихикала и всячески одобряла, могла сыпануть что-то еще. Несчастная вдова Лена меня осуждала, у меня же есть парень, ну как можно! Ярик над этим, наверное, поржал бы, если бы не был мертв уж второй год как. Допускать, что Ярик ржал, глядя с небес, мне совсем не хочется. Должны же быть там занятия получше, чем наблюдать за животным слюнотечением тех, кто еще способен распоряжаться своим телом.

Ох, Кентавр, что ты там несешь, Кентавр? Вот бы прям на кафедре с тобой, Кентавр. Сказать сальность на весь коридор в надежде, что ты услышишь. Да, половая моя социализация протекала плачевно, под стать другим обстоятельствам. Впрочем, если б намерение было серьезно, я вела бы себя по-другому, ну уж как-то хватило бы, может, ума. Внимание девочек Кентавра явно смущало, он будто стряхивал его раздраженным движением плеча, а оно к нему липло, липло. Спустя положенные полгода он растворился из поля внимания, лишь иногда встречаясь мне в коридорах. Такие мимолетные встречи могут срывать голову с катушек окончательно, но он хорош, только если неотрывно и легально смотришь на него положенные час двадцать. Искусство мельканий ему неведомо, не та стать, пусть и в удовольствии отпустить громко какой-нибудь пошлячок я себе не отказывала. Не для него это уже было все, а так, смеху ради. Некоторые все еще велись, фыркали, а то и краснели. Последнее мельканье оказалось таким же невыразительным, как и прочие, и его я совершенно не помню. Все последнее в этом тексте буквально, и Кентавр, разумеется, мертв. Потасовка в тамбуре поезда, он ехал с братом, встретили отморозков, и завертелось. Брат полежал в реанимации и встал на ноги, Кентавра нашли между рельсов.

Бывает, я вспоминаю всех мертвых того времени, как считалочку. Каждый раз, когда доходит до смерти Кентавра, едва в это верю. Земной красотой красивый, без видимой червоточины, здоровой конской породы. Такие портятся и дурнеют, ломаются, но не погибают вот так нелепо, не дожив даже до тридцатки. С другой стороны, даже хаотичный наш мир логичен, и я, видимо, просто ничего не знаю о Кентавре. Что-то ж заставило его учить нас, дурех, философии, что-то его мучило, точило, убило. Оно, конечно, не та гопота.

Ярик мне понятен, он прирожденный мертвец, в этой роли он органичен, она за ним шла, наступала на пятки. Нелепые эпизоды с газом из зажигалки за гаражами, с автостопом без копейки денег, с заброшенными вышками без страховки. Наверное, поэтому мы и подружились, я все вглядывалась во тьму, а