должен подчиняться приказам хозяев пьяного автобуса. Мы с Лелой уже бежали к углу, за которым начиналась пешеходная зона, в которую автобус не мог въехать из-за столбиков, разделявших улицу на проезжую и пешеходную части. Но автобус нас догнал, и водителю пришлось подчиниться приказу и ехать так, как требовал от него иностранец. Так что мы двигались с одинаковой скоростью, параллельно: я, Лела и Филипп бежали, автобус полз рядом с нами, а с палубы нам кричал датчанин. Не буду повторять, что он говорил. Предлагал мне много денег. Озвучил все свои сексуальные желания в самых вульгарных выражениях. Слава Богу, что Филипп не настолько хорошо понимает по-английски, но фразу I wanna fuck you bitch он точно понял, как понял и непристойные жесты. Датчанин смеялся, матерился, держался за гениталии и кричал «Денмарк! Денмарк», что, вероятно, означало, что он датчанин, проводил рукой по маленькой бутылке из-под пива Хейнекен, как женщина водит по набухшему фаллосу, потом стал совать горлышко бутылки себе в рот и смеяться, вынимая его… Всё время его подбадривала толпа, превратившаяся в зрителей, наблюдавших за происходящим, они стояли, облокотившись на перила верхнего этажа автобуса и болели за него, подбивая его на всё большие и большие гадости. В какой-то момент, осмелев от поощрений его действий со стороны обезумевшего скопища гуляк, он оказался рядом со мной на тротуаре. Датчанин шлёпнул меня по заду своей отвратительной рукой, потом засунул руку мне под платье, стал меня щипать, совсем не нежно, и стягивать трусики; я замахнулась, чтобы дать ему пощёчину, но он ловко перехватил мою руку; я закричала, все смотрели, но никто из стоящих на тротуаре, не подходил, поэтому в отчаянии я влепила ему такой сильный удар локтем, попав по носу и подбородку, что он упал на задницу и никак не мог понять, что с ним произошло.

Я повернулась и увидела, что он ищет очки, которые, к счастью, не разбились и лежали рядом с ним; я видела, что выбила ему несколько зубов, что он сидит на асфальте, выплёвывая кровь изо рта, и материт меня, угрожая убить, что я обычная сучка, которая притворяется, что не хочет… а те на палубе туристического автобуса, который сейчас остановился рядом с ним, скандировали: встань и трахни, трахни, трахни её!

И вдруг покой. Мы свернули направо за угол. Забежали в какой-то двор, потому что была опасность, что тот чокнутый пойдёт за нами, чтобы свести счёты. И пока испуганный Филипп писал под кустом, Лела выглянула из ворот на улицу, чтобы убедиться, что датчанин снова сел в автобус, и сказала мне:

— Вот ты влипла, теперь тебе нельзя выходить из дома, пока эти не уедут из города.

На это я воскликнула:

— Что, мне не надо было защищаться?!

— Ещё пара секунд, и он бы вернулся в автобус!

— Нет, такие от своих желаний не отказываются. К тому же я уверена, что, если им не давать отпор, они будут наглеть всё больше и больше. Им не нужно, чтобы им потворствовали, они хотят взять желаемое силой. Если лишить их возможности проявлять насилие, если сдаться им, они становятся ещё более агрессивными и могут даже убить. Я знаю, что говорю, ведь я была проституткой целых 365 дней, я, а не ты, Лела.

Услышав слово «проститутка», Филипп перестал писать и внимательно посмотрел на меня. Боже, неужели этот ребенок всё понял?! Какой ужасный день!

ЛЕЛА

Когда мы вернулись домой, я предложила ей виски. Она выпила двойную порцию. А потом заснула. И даже не стала обедать. И я, и она, когда с нами случалось что-нибудь плохое, засыпали. Мы называли это «сном протеста против происходящего в мире».

Я решила закончить главу про посвящения. Работала до 6 вечера; Аня всё время спала. Филипп играл в компьютер в своей комнате. От усталости я заснула раньше, чем проснулась Аня.

АНЯ

Не знаю, как сказать Леле: она права насчет параллельных вселенных. Эта девушка, Нина, уже мертва, но не знает этого. То, что я увидела сегодня ночью, когда проснулась, подтверждает это: то, что она сыграла как актриса в одной вселенной, произойдёт и в другой. Похоже, эти вселенные связаны волшебным образом: в одной тебя бьют, в другой у тебя болит голова.

Совершенно случайно я посмотрела в окно и увидела: Нина целует своего красавца-актёра; он стоит перед ней с чемоданом в руке. Наверное, собирается на долгие съёмки, потому что чемодан у него просто огромный.

Потом я лежала и смотрела в одну точку на потолке, думая о смысле своего приезда сюда. Лела лежит на диване, наверное, она поздно заснула и до сих пор спит; мне неловко заходить в гостиную. Около 10 часов вечера я встала и снова посмотрела в окно; не верю своим глазам: режиссёр, тот бородач из группы киношников, снимавшей эпизод на кладбище, поставил Нину на пол, как собаку, и трахает её, пристроившись сзади. Трехслойный стеклопакет не пропускает звуки, но выражение её лица показывает, что ей больно и что на этот раз речь идёт не о насосе, разбрызгивающем ненастоящую кровь, а о великолепном фаллосе. Его яйца болтались, как пустые винные мехи после римской оргии; они шлёпают её снизу и, наверное, ещё больше сводят с ума. И я думаю, что могила, которую мы видели на съёмочной площадке — это всего лишь знак предупреждения, заброшенный в эту вселенную из той, в которой она уже убита своим артистом. А если Нико зайдёт сейчас домой, если забыл что-нибудь, то Нине, наверное, придётся искать третью вселенную. Хотя по выражению лица заметно, что она и так уже на седьмом небе от счастья.

Твоя свадьба была назначена на 14.00. Так вот, знай: в 11.11 я украшала твоё свадебное платье, лежавшее на кровати, пёстрыми цветами и кружевом. Он, твой будущий муж, вошёл и сказал мне: «А тебе когда-нибудь говорили, что ты красивая?» Я просто оторопела. Он не стал ждать ответа. Повалил меня на твоё свадебное платье. И случилось это. Ты должна знать, что я сама не понимаю, почему я позволила ему это сделать, Лела, но как бы то ни было, я отдалась ему без сопротивления, и я согрешила. Когда всё закончилось, было 11.22. Одиннадцать минут предательства.

Против одиннадцатилетней дружбы. Вот почему я приехала. Я хочу, чтобы ты знала, я больше не могу. Я раскаиваюсь.

Я пишу это в её дневнике и закрываю его. Смотрю на неё: она с блаженным видом спит