Шрифт:
Закладка:
Монтре, понимая сложность обстановки, не стал медлить. Обойдя распятую на колесе жертву, на секунду замер, примериваясь, затем резко вскинул кованый прут над головой и ударил, ломая кость. Крик боли Огюста Сореля, почти сразу утонул в исступленных криках толпы.
Судебный пристав вывел нас сквозь толпу возбужденных людей, а дальше мы уже пошли сами. Палач шел, по привычке, стараясь держаться стен зданий, а люди, по той же привычке, отводя глаза, переходили на другую сторону улицы, за исключением подростков, которые провожали нас взглядами. Идя вслед за Пьером, я видел перед глазами не городскую улицу, а пьяную, озверевшую толпу, которая вполне могла нас растерзать, если бы не хладнокровие палача города Тура. Монтре, в этом у меня даже сомнений не было, несмотря на его каменную физиономию, чувствовал себя не лучше. Спустя какое-то время, я сообразил, что мы сейчас не идем в сторону тюрьмы. В отличие от меня, Пьер хорошо ориентировался в лабиринте улиц, явно избегая оживленных улиц. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, ведь он всю свою жизнь прожил в этом городе, в отличие от меня. Вскоре мы дошли до небольшого рынка, который обосновался рядом с городской стеной. В основном, здесь торговали зеленью и овощами приезжие крестьяне. Стоило нам только подойти к одному из них, как он узнал Пьера, затем невольно подался назад, выдерживая расстояние, после чего уткнулся взглядом в разложенную перед ним свою продукцию. Палач, не теряя времени, достал из сумки небольшую палочку и стал ею тыкать в овощи и зелень. Крестьянин, не поднимая глаз, стал передавать их мне, а я уже укладывал их в сумку. Затем Пьер достал монету и положил ее перед продавцом. Крестьянин хотел что-то сказать, но вместо этого шумно сглотнул, бросил взгляд по сторонам, потом помотал головой и сделал жест рукой: не надо. Палач, с тем же каменным выражением лица, забрал монету, развернулся и пошел прочь. Я только покачал головой: какое-то дурацкое представление. Следующей была лавка колбасника. Стоило тому увидеть нас, как на его лице появилось кислое выражение, но при этом взгляд отводить не стал. Пьер снова стал тыкать палочкой в продукцию, выложенную на прилавке.
— Эта колбаса как? Свежая?
— Вчера свинью забивали! Клянусь святым Марком! Вкусная и душистая, с солью, перцем и душистыми травами.
— Давай два круга. Положи еще штуки… три мясных лепешек. Еще от этого окорока кусок отрежь! Да не хитри, как в прошлый раз! А то отрезал, а там одно сало.
Следующей остановкой стала лавка пекаря, в которой нас ожидала совсем другая картина. При виде нас хозяин лавки даже улыбнулся. Правда улыбка у него вышла какая-то неуверенная, словно виноватая.
"Этот палача не боится. В чем подвох?".
Пока я удивлялся, Пьер делал заказ.
— Дюжину этих булочек и еще вон те вафли. Два каравая. У меня сегодня гости, Луи.
— Да понял я. Себе ты бы, Монтре, вафли не брал. Хорошо отдохнуть! Как там, на площади, все хорошо прошло?
— Тебе сегодня вечером жена расскажет. Спасибо!
Мы вышли из лавки.
— Можно тебя спросить, мастер?
— Если ты насчет Луи хочешь спросить, то он мой клиент. У него суставы рук сильно болят, а у меня для этого мазь есть хорошая. Еще есть вопросы?
— Ага, а зачем нам мясные лепешки?
— Это для Амелии. У нее с зубами плохо, так что лепешки ей будут в радость.
— А что в них?
Палач уже давно перестал удивляться моим наивным вопросам. Наверно, просто считал меня странным парнем, так как не заметить, что своим мышлением я отличаюсь от других людей, он никак не мог.
— Точно такое же мясо, что и в колбасе, приправленное травами и приправами, только здесь оно растертое в ступке.
О праве палача, один раз в день, прийти на рынок и взять столько продуктов, сколько сможет унести в двух руках, мне уже было известно, и вот теперь я увидел это воочию. Монтре, рассказывая мне о своих привилегиях, при этом добавил, что очень редко пользуется этой возможностью.
— Люди и так мне не рады, так зачем злить их еще больше, — объяснил он мне, почему так делает.
Его объяснения, касавшиеся жизни и быта средневекового человека, по большей части, были мне понятны и мало чем отличались от нужд и желаний человека будущего, но когда он пытался объяснить что-либо, имевшее хоть частично отношение к католической вере, то логика из его слов исчезала напрочь. Церковные догмы напрочь заслоняли Пьеру видение нормального, естественного мира, давая искаженную картину. Кроме этого, мне нередко приходилось слышать от него откровенный бред. Стоило мне как-то услышать от него, что насекомые, плесень, черви, мыши и крысы рождаются сами по себе из земли и гнилья, то я тут же решил, что он так шутит, а когда решил уточнить в чем смысл этого юмора, Монтре обиделся, а затем забросал меня изречениями из трудов античных и средневековых философов и ученых. Больше в таких вопросах я с ним не спорил.
Внутренняя и внешняя политика Франции, география и нации, медицина и история — все эти знания я собирал по крохам, раскладывая по полочкам своей памяти все, до чего мог только дотянуться.
"Повезло мне с Пьером! Ум исследователя. Вот только… — не успел я додумать свою мысль, как Монтре вдруг неожиданно остановился на одной из улочек. Я сразу бросил быстрый и настороженный взгляд по сторонам, так как нервы после сегодняшних событий, были у меня еще на взводе. Не увидев ничего подозрительного, вопросительно посмотрел на палача.
— Там впереди таверна. Зайдешь и спросишь хозяина, затем скажешь ему, что ты от Пьера. Возьмешь пирог с почками, паштет, сыр и вино. Да и скажи ему, чтобы еды дал на большую компанию. Иди.
Переспрашивать и уточнять по поводу его поведения не имело смысла, так как все лежало на поверхности. Сам он, конечно, пойти мог, но зачем пугать клиентов и ломать бизнес? Хозяин даже не скривился, стоило ему услышать, от чьего имени я пришел, только попросил подождать за углом. Еще спустя пятнадцать минут, нагруженные продуктами, мы, наконец, отправились в дом палача.
Когда мы пришли, нас встретила Амелия с новой девушкой, которую раньше мне не доводилось видеть, а вот Жана,
